Но вскоре он набрел на руководство, доступное для его уровня подготовки и знаний. Это была книга «Картина Мира» (Imago Mundi), сочинение епископа Пьера д’Альи (по-латыни — Алиакус) из города Камбрэ, написанная в 1410 году. Колумбу казалось, что Алиакус собрал воедино все необходимые ему сведения о мире. Автор «Картины Мира» не обладал в действительности никакими научными достоинствами, был очень посредственным и к тому же слабо осведомленным компилятором, не знавшим даже таких сочинений, как повествование о путешествии Марко Поло.
Алиакус умудрился в одном томе объединить теологию, мироздание, историю и многое другое. Но такого рода сочинение и искал Колумб. При помощи его он познакомился с Аристотелем, Страбоном, Сенекой, а также с основными воззрениями Роджера Бэкона. К сожалению, космографические знания епископа были ничтожны. Он следовал во всем за Бэконом, но нередко искажал не только его мысли, но даже цитаты из него.
Алиакус стал основным источником познаний Колумба. В полном соответствии с его представлениями сформировал для себя Колумб картину мира. Особую роль сыграла седьмая глава этой книги, посвященная географическим вопросам. Здесь Колумб нашел собрание мнений всех известных Алиакусу авторитетов, утверждавших, что море между Испанией и восточной окраиной Индии невелико. Епископ ссылается на Аристотеля, заявлявшего, что протяжение земного шара между Индией и Геркулесовыми Столбами незначительно. Ссылку на Аристотеля Алиакус сопровождал замечанием, что пространство между Испанией и восточной окраиной Азии может быть пройдено при попутном ветре в несколько дней. Тут же приводилась выдержка из апокрифической книги пророка Эздры о том, что материки земного шара вшестеро обширнее морей. Понятно, как должны были подействовать на Колумба все эти писания Алиакуса. Он был глубоко потрясен приводимыми этим автором стихами из трагедии «Медея» Сенеки. Древний автор вложил в уста хора такие слова:
«Придет в будущем время, когда океан развяжет связующие нас узы, когда будет открыта громадная земля, Фетида откроет новые миры, и Крайняя Фула перестанет быть самой отдаленной страной».
Эти стихи, которые и современному человеку трудно читать без волнения — настолько удивляют они силой поэтической интуиции, — Колумб воспринял как пророческое предсказание, непосредственно к нему относящееся. Сочинение Алиакуса сделалось неразлучным спутником жизни Колумба. До нас дошел принадлежащий генуэзцу том «Картины Мира», весь испещренный его надписями. В большинстве случаев, это заметки на (полях, связывающие слова автора с событиями из жизни владельца книги.
Занятия Колумба на Порто Санто не ограничивались чтением древних и средневековых авторитетов. Он вскоре обратился к окружавшей его жизни, ища в ней фактов, которые могли бы пролить свет на тайну западной части океана. Он расспрашивал матросов, бывавших на острове, знакомился с показаниями, которые давали властям Порто Санто экипажи судов, занесенных бурями в глубь океана.
Рассказы моряков во многом, казалось, подтверждали мнения географов — сторонников близости индийского берега к Европе. Капитан Мартин Висенте рассказал Колумбу, как однажды он выловил в 450 милях к западу от Лиссабона кусок дерева, покрытый искусной резьбой, нанесенной без помощи железного инструмента. Висенте полагал, что дерево было пригнано западными ветрами с каких-то неведомых островов, лежащих на крайнем западе.
От своего зятя Корреа Колумб узнал, что украшенное такой же резьбой бревно было выброшено на берег Порто Санто. А однажды на берегу нашли тростник необычайной величины. Полости между его сочленениями были так велики, что в каждую из них можно было влить по три меры вина. Колумб из опыта своих плаваний знал, что подобный тростник не произрастает ни в Африке, ни на португальских островах. Естественно было предположить, что диковинное растение пригнало течениями и ветром с противоположного берега океана.
Поселенцы с Азорского архипелага рассказывали, что к их островам западными ветрами прибивало огромные сосны. Прибрежный песок на островах Грасиоса и Файал был усеян этими деревьями, чуждыми растительному царству архипелага. Особенно заинтересовал Колумба рассказ жителей острова Флорес о лодке, выброшенной однажды на их берег. В лодке оказались трупы двух темнокожих широкоскулых людей совершенно незнакомой расы.
Колумб тщательно подбирал все эти факты. Он сопоставлял их с указаниями старых авторов. У Птолемея он нашел описание тростника огромный размеров, растущего в Индии, а выловленные у Азорских островов человеческие останки походили на скуластых и желтолицых обитателей Катая, о которых он читал у Марко Поло.
Собранные генуэзцем показания моряков укрепили его в убеждении о возможности достижения восточных земель западным морским путем. Тростник, сосны, человеческие останки говорили Колумбу красноречивым языком фактов. Они служили надежным доказательством того, что Азорские острова не являются пределом мира, что за ними лежат земли, ожидающие отважного мореплавателя. Правда, добытые сведения не давали указаний ни на расстояние, ни на сколько-нибудь определенное направление, в котором следует плыть к этим землям.
После некоторого колебания Колумб разрешил спорный вопрос о расстоянии произвольно: он исходил из расчетов Марина Тирского, отвергнув менее благоприятные выкладки Птолемея, и считал, что от Азорских островов до Чипанго надо обогнуть дугу не больше четверти земной окружности. На широте Лиссабона эта дуга не должна превышать расстояния, какое можно проплыть на хорошей португальской каравелле.
Все доводы Колумба укладывались, таким образом, в довольно стройную систему доказательств в пользу существования западного пути. Колумб разделил свои аргументы на три группы: естественные обоснования, покоившиеся на учении о шаровидной форме земли, авторитет писателей, показания моряков.
Самым слабым звеном в этой цепи была ссылка на авторитеты. Их мнения по важнейшему вопросу о длине пути были, как мы уже видели, разноречивы.
Нашел ли Колумб какие-либо неизвестные его современникам факты, внес ли он что-нибудь новое в космографические теории? Нет, Колумб не нашел и не внес ничего нового. Все научные положения, легшие в основу его плана, были широко известны образованным людям того времени так же, как и отмеченные им явления из жизни океана. Более того, ученым нетрудно было обнаружить слабость всего построения генуезца, произвольно выбравшего из расходящихся между собой подсчетов древних авторов благоприятный для его идеи вариант. Чтобы отвергнуть теоретические основы проекта, скептикам не нужно было оспаривать расчеты Марина Тирского. Достаточно было сопоставить их с выкладками других авторитетов. Уже одно подобное сопоставление ставило под сомнение утверждение о близком соседстве восточной Азии к западным берегам Европы.
