Передавать содержание этого романа нам невозможно: отсылая читателя к классическому сочинению П. Мейера, мы можем лишь упомянуть, что по египетской версии Александр является сыном не Филиппа, а египетского царя Некталеба, который, будучи низвержен с престола, проник в Македонию под видом астролога и влюбил в себя Олимпиаду. Александр, плод этого союза, берет не только Фивы, но и Афины и Рим, после чего странствует по миру, подвергаясь всевозможным приключениям: огромные муравьи нападают на его войско, он встречает шестируких и шестиногих людей, видит рыб со светящимся камнем в желудке и т. д. Он умирает от отравы, и перед смертью является верный Буцефал, оплакивает его и убивает раба, поднесшего яд.
Все это не имело бы прямого отношения к нашему очерку, если бы эти легенды не служили разительным доказательством впечатления, которое личность и карьера Александра оказали на умы человечества. Красавец с влажно-светящимся взором и лицом, озаренным страстью и вдохновением, он магнетизировал своим неукротимым пылом, своей огромной душою, неисчерпаемою, подобно морю, в своих движениях, своей вечной порывистостью, одинаково направленною на добро и зло, любовь и ненависть, нежность и месть. Его сердце, страшное в бою и безжалостное в наказании, было до болезненности чутко: оно способно было на редкое великодушие и беспощадное самобичевание, которые, казалось, искупали его преступления и мирили с ним людей. Вся его натура была проникнута и горела неудержимым огнем: она то жгла, то согревала, то уничтожала, то оживляла. И его умственные силы были совершенно под стать душевным: его мозг, словно поле под интенсивною культурою, никогда не переставал работать, и его воображение, необъятное в своей шири и энергии, никогда не переставало выбрасывать идеи, одна другой грандиознее и ярче. Вместе с тем он обладал замечательным практическим чутьем, и как бы он ни уносился своими проектами ввысь, как бы он, пораженный бесподобною красотою их узоров, ни подпадал под их влияние, он никогда не терял чувства меры и никогда не отрывался от земной действительности. Оттого все его концепции, несмотря на их смелый размах, неизменно оставались осуществимыми: подобно высокой радуге, они обоими концами упирались в землю, касаясь и в отправной и конечной точке твердой почвы. Прибавим к этому необычайный организаторский и комбинирующий талант, соединенные с не знающей препятствий решимостью при выполнении, и мы получим портрет человека, каких история насчитывает немного. Естественно возникает вопрос, на что пошли все эти громадные силы, и ответ может быть лишь один: подобно другим своим гениальным собратьям по мечу, Александр в общей сумме сил, управляющих поступательным движением человечества, был крупною отрицательной величиною. Вся его деятельность была лишь одним сплошным разгромом городов, опустошением полей, избиением человеческих существ и разрушением вековых цивилизаций. Его победоносное шествие декорировалось потоками крови, рабством, голодом и морями слез, и его триумфальные празднества оглашались воплями, стонами и проклятиями миллионов жертв. По целой части света распространились мрак и ужас, и приближение человечества к своему конечному счастью было отодвинуто на много десятков лет. Тем не менее завоевательной карьере Александра мы обязаны одним весьма крупным положительным результатом: она сблизила дотоле незнакомые друг с другом Восток и Запад и подвела первый под круг влияния второго. Плодом этого сближения было то своеобразное миросозерцание, которое известно в истории под именем эллинизма: получив распространение в поаристотелевский период, оно под конец языческой эры покорило римский мир и нашло себе выражение в целом ряде философских и религиозных систем, оказав могучее влияние даже на христианство. Сами апостол Павел и евангелист Иоанн испили из этого источника, и через них эллинизм напечатлелся на всю позднейшую европейскую мысль. Ставить все это в заслугу македонскому завоевателю, как некоторые историки делают, было бы ничем не оправдываемою смелостью: исторический опыт научил нас, что культурные миссии менее всего по плечу военным гениям, а жизнь Александра не дает нам никакого права думать, чтоб он был исключением. Мы должны скорее смотреть на него как на одно из самых неуклюжих орудий, которыми когда-либо пользовался исторический процесс для достижения своих целей: сделать его большим значило бы приписать его сознательной воле то, что случилось вопреки ее.
1. Плутарх. Vitae. Alexander. – Paris, 1846. Ed. Didot. Rec. Th. Doehner.
2. Arriani de Expeditione Alexandri. – Paris, 1846. Ed. Didot. Rec. C. Muller.
3. Quintus Curtius Rufus. – De rebus gestis Alexandri Magni. – Лейпциг, 1862, Ed. Teubner. Rec. K. Foss.
4. Justinus. Historiae Philippicae, кн. 11 – 12. – Лейпциг, 1830. Rec. С. Benecke.
5. G. Grote. A History of Greece. – Лондон, 1872, гл. 91 – 95.
6. A. Holm. Griechische Geschichte. – Berlin, 1891, T. 3, гл. 20 – 28.
7. J.G. Droysen. Geschichte des Hellenismus. – Gotha, 1877, ч. 1.
8. R. Geier. Ueber Erziehung und Unterricht Alexanders des Grossen. – Halle, 1848.
9. L.Joubert. Alexandre le Grand. – Paris, 1889.
10. P.Meyer. Alexandre le Grand dans la litterature francaise de moyen-age, в 2-х т. – Paris, 1886.
по преимуществу, как таковым (фр.)
