В письмах ко мне таких-то годов мать жаловалась на Марселино, писала, что он любит кутить с друзьями и приносит в дом мало денег. А я помню только его озорное, улыбчивое лицо, его шутки, игры с ним, беготню, и мне очень жаль брата.
Сестра Леониса у меня самая любимая. Она умная, добрая, да еще и работящая. Родила двух детей: Маноло и Бегоныо. Пишет стихи — и неплохие, присылает их мне. Терпелива с мужем: он ниже ее по развитию, и, когда я жил у них в семидесятом, сестра мягко намекнула, чтоб я был с ним поделикатнее — ненароком не ранил его легко уязвимое самолюбие и не раздражался, видя, как он озабочен постоянным желанием доказать, что и он не дурак. Зовут мужа Мануэль Тока; по профессии штукатур. Живут они в приморском городе Сантандере у Бискайского залива.
Вот некоторые из стихов Леонисы (в моем подстрочном переводе):
Поэзия, как ты мила,
Сколько желанных мечтаний
Пробуждаешь ты в умах
Отчаявшихся людей.
Не оставляй меня никогда —
Я умру от горя:
Как мне жить без крыльев,
Которые ты мне даришь?
* * *
Охвати меня забвение,
Не хочу вспоминать
Ни плохое ни хорошее,
Коль плохое одолевает.
* * *
Хотел срезать розу
Влюбленный юноша,
Но, рассмотрев ее вблизи,
Был ею очарован.
Лишь прикоснулся он к стеблю —
И роза задрожала,
И представилось ему,
Что и она в него влюбилась.
С пустыми руками
Он удалился.
Роза осталась сиять
Несказанной гармонией.
Если бы он обернулся
В печали.
Увидел бы, что роза
Умирает от любви.
* * *
Ты ищешь неустанно
Лекарство для своей печали,
Это все равно что искать
Ручей в песчаной пустыне.
Сердце все бьется и бьется
В целом море смуты,
Меж тем как душе все снятся
Гирлянды разных цветов.
На смерть матери
Приготовь мне место рядом,
Буду тебе попутчицей,
Будем с тобой неразлучны
И днем и ночыо.
Оставь дверь к себе открытой,
Поставь стражем свою душу,
Когда настанет мое время
Я тихонько лягу рядом.
Я приду к восходу,
Чуть только утро забрезжит,
И не будет больше ночи,
Приносящей столько боли.
Соединятся наши души,
И осветится наш путь,
И будем навеки счастливы,
Поменяв землю на небо.
Ангелу-хранителю
Играй мне на своей арфе
Так, как один ты умеешь,
Твои ангельские звуки
Утишают мои горести.
Не прерывай свое пение,
Я буду всегда внимать ему,
Пой, ибо без этих звуков
Душа моя опустеет.
Если тебе неуютно
На нашей жесткой земле,
Оставайся в своем раю,
Пусть звуки льются с небес
* * *
Если мы еще способны
рассматривать
Всяческое изящество сада,
Разноцветие цветов,
Испускающих свой аромат,
Что же мы жалуемся?
Если в ночном небе
Любуемся блеском звезд
И одна из них завлечет тебя
Среди прочих,
Что же мы всё жалуемся?
Если любо нам смотреть
Как льется вода с обрыва,
Как солнце садится красное,
Иль встречать прелесть рассвета,
Что же мы жалуемся?
Марию, самую младшую, во время гражданской войны отправили в Бельгию, там добрые люди ее взяли на воспитание. Она до сих пор живет в Бельгии. Мы расстались, когда ей было четыре года, и я ее, маленькую, почти не помню. Не знаю почему, но мы, братья, мало общались с сестрами. С Марией мы встретились только в 70-м году, в Испании. Она выше всех нас, низкорослых (брат ростом около 170 см, а она заметно выше). Сестра мне понравилась: добрая, мирная женщина, улыбка очень приятная и голос. Муж ее тоже испанец, занимается ремонтом автомашин. Хороший парень. У них трое детей. Живут всей семьей в небольшом бельгийском городке Конблан-о-понт, построили хороший двухэтажный кирпичный дом, при нем красивый ухоженный садик (сестра показывала фотографии).
Сестры пишут мне и звонят несколько раз в год, расспрашивают что и как, зовут побывать у них, а я, в общем, домосед, все обещаю — и все откладываю. Они уж посмеиваются надо мной: „Значит, приедешь? А сколько лет ждать?“ Что до брата Вириато, так он вообще ставит меня в безвыходное положение: Я, — говорит, — оплачу тебе дорогу в оба конца и здесь обеспечу всем необходимым». В ответ я длинно и витиевато оправдываюсь.
Сам я ни разу никому не позвонил, на письма отвечаю редко. По этому поводу Леониса сложила такие стихи:
Стоял такой перезвон колоколов
В тот день,
Что я выглянула в окно
Посмотреть, что же случилось,
И увидела почтальона
С письмом —
Сияющее разными цветами
Это было письмо от брата.
Я уезжаю из дому. — Наш разговор с дядей. — Жизнь с Томасом и Эстер. Ловля певчих птиц. — Воздушная тревога. — Мои выступления с военными песнями. — Мои заработки. — Приезд отца. — Расставание с Томасом и Эстер. — Отплытие из Хихона. — Остановка во Франции. Перст Судьбы. — На советском пароходе. — Прибытие в Ленинград. — Моя первая ангина.
Когда в июле 1936 года началась гражданская война (мне было уже семь с половиной), республиканские власти мобилизовали рабочих на фронт или на работы в тылу, и многие семьи остались без кормильцев. Ввиду этого было решено отправить детей из этих семей к тем, кто вызвался помочь. Нас, братьев и сестер, почему-то отправили в разные места. Расставшись тогда в Орильесе, мы встретились только через 34 года.
Приведу рассказ о том времени моего дяди Руфо (мужа тети, маминой сестры), с которым я тоже встретился, когда побывал в Испании в 70-м году. До войны Руфо служил на шахте каким-то мелким начальником (вроде десятника) и, кроме того, имел приличный земельный надел. Жил он в другом селе, пониже Орильеса. Так вот, узнав, что меня хотят отправить к чужим людям, он пришел к нам, отвел меня в сторону и говорит: «Зачем тебе ехать к чужим людям? Живи у нас, с тетей, с братишками…» Я насупился и замотал головой. Почему? Ни тогда, ни теперь толком не отвечу на этот вопрос. Тут — Судьба работает. Дядя стал уговаривать: «Да ты подумай как следует: увезут тебя бог знает куда, к чужим людям… Что с тобой будет? Умрешь на чужбине…» И тут я сказал: «Что там, что здесь, а умереть придется». «Знаешь, — прибавил к своему рассказу дядя, — а тогда ты вышиб у меня слезу!» Разговор с дядей я помнил, но как ему ответил — забыл. Это был самый первый случай, когда меня хотели взять в семью. А всего таких случаев набралось пять (расскажу о них по ходу действия).
