Пять лет, с восьми до тринадцати, проведенные в Барселоне вдали от родителей, оказали решающее влияние на формирование его характера, и зрелостью и интеллектуальной любознательностью он далеко превосходил своих кубинских сверстников. В Европе 1850 годов процветал романтизм, а наставник Эмилио Даниэль Коста восхищался ведущими писателями и художниками своего времени — Робертом Браунингом, Виктором Гюго, Эженом Делакруа. Пока отец на Кубе отчаянно пытался отсрочить банкротство, юный Эмилио изучал царство поэзии, живописи и даже философии. Когда после скоропостижной смерти Косты в 1857 году Амалия отправилась в Испанию забрать своего мальчика, она нашла там широко образованного молодого человека, умевшего держаться в свете.
Вернувшись на Кубу, Эмилио начал видеть и понимать то, чего не замечал восьмилетним мальчиком. Он вырос среди рабов, его родственники были рабовладельцами, но время, проведенное в Европе, научило Эмилио мыслить самостоятельно, и теперь он считал, что рабство — это плохо. Кроме того, он лишь сейчас обнаружил, как много кубинцев уверены, что терпеть испанское владычество над островом больше нельзя. Эмилио читал исторические труды под руководством ученого наставника и жил в Европе сразу после волны революций 1848 года, перекроивших политическую карту. Противопоставление свободы и тирании больше не было для него пустым словом, он видел, какая борьба идет в его родной земле, и понимал, что Сантьяго расколот надвое. Одни горожане по-прежнему считали себя «испанцами», поддерживали рабство и отстаивали совокупные интересы короны, военных и церкви. По другую сторону были либералы, отстаивавшие права человека, протестовавшие против испанского деспотизма, придерживавшиеся секулярных ценностей и мечтавшие о суверенитете Кубы, если не о полной ее независимости. Примирить эти точки зрения было невозможно.
* * *
Когда Эмилио вернулся из Барселоны, родители записали его в Колегио де Сан-Хосе — частную среднюю школу, директор которой Франсиско Мартинес Бетанкур был поэтом, открыто поддерживал идею кубинской независимости и самобытность кубинской культуры и поощрял в своих учениках умение размышлять над противоречивыми материями — он даже учредил встречи по воскресеньям, на которых обсуждал со своими мальчиками происходящее в стране. Эмилио почти каждый вечер проводил время со своими одноклассниками. Они собирались по двое-трое на углу под газовым уличным фонарем или более многолюдными компаниями на площади перед собором и негромко обменивались новостями о последних анти-испанских акциях кубинских патриотов и о страшных карах, которые, как правило, за ними следовали. По субботам Эмилио с приятелями приходил к местной цирюльне под названием «Ла Флор дель Сибоней», владельцем которой был славный человек, который с важным видом распевал кубинские баллады и обожал выступать на публике. Юноши развлекались чтением и обсуждением стихов — с апломбом и серьезностью, с которой мальчики в других местах и в другие времена говорят о спорте. Казалось, каждый кубинец — поэт или мечтает им стать.
Многие молодые люди, с которыми Эмилио познакомился в Колегио де Сан-Хосе или в цирюльне «Сибоней», остались друзьями на всю жизнь. Среди них был Пио Росадо, двумя годами старше Эмилио, высокий тощий юнец с длинным прямым носом и пронзительным беспокойным взглядом, говорившем о буйном нраве — он и вправду в любой момент мог вспыхнуть, как порох. «Сплошные нервы», — написал Эмилио о нем в своих воспоминаниях о тех днях. Росадо подтягивал младших мальчиков по арифметике, и взрывной характер не сулил ничего хорошего бедным ученикам, осмелившимся ему перечить. Впоследствии, во время войны за независимость Кубы, Росадо стал командиром повстанческого отряда и прославился отважными и даже безрассудными боевыми действиями. Другой друг Эмилио — Хосе Антонио Годой — болтал без умолку и непрерывно шутил. Он тоже присоединился к армии повстанцев, и когда однажды он попал в плен к испанцам, то убедил их, будто повстанцы его похитили. Он бросился на шею командиру и горячо поблагодарил его за «спасение». После войны он стал профессиональным клоуном.
Их противниками среди горожан были молодые люди, которые отстаивали власть Мадрида с таким же жаром, с каким Эмилио и его друзья ратовали за ее свержение.
Верховодили среди них так называемые voluntarios, члены мрачной добровольческой «милиции», подразделения которой набирали колониальные власти с целью искоренить возникавшие в городе группировки борцов за независимость — если понадобится, то и силой. Многие из тех, кто записывался в «милицию», были сыновья консервативных сантьягских иммигрантов-испанцев, принадлежавших к среднему и высшему классу; в их числе были и друзья детства Эмилио. Но среди voluntarios были и обычные головорезы, которых привлекала возможность носить военную форму, получить оружие и травить других кубинцев, особенно тех, у кого кожа была не белая. Эмилио и его друзья опасались, что их могут заставить записаться в voluntarios, и страшились того, что с ними станет, если они откажутся.
По большей части они считали себя пропагандистами. В начале 1860 годов они предавались деятельности, которую Эмилио прозвал «locura de literatura» («литературный сумасшедший дом»), — опубликовали серию листовок большого формата, чтобы развлечь сограждан-кубинцев и призвать их к анти-испанской деятельности. Эти «газеты» были полны любительских виршей, напыщенной прозы и провокационных комментариев.
Эмилио, который увлекся литературной деятельностью как раз тогда, когда отец пытался приставить его к семейному делу, не достигнув и двадцати одного года, опубликовал свою первую статью под названием «El pasaporte» под псевдонимом Энрике Энрикес. В этой статье он рассказал о том, как колониальные власти не позволяют путешествовать людям, у которых нет денег или политических связей. Не сохранилось ни одного экземпляра этих нелегальных газет, однако свои статьи Эмилио вырезал и сохранил, наклеив для прочности на обороты страниц из гроссбухов фирмы «Бакарди, Бутелье и компания», которые он накопил, когда занимался конторской работой.
Впервые Эмилио занялся непосредственной политической деятельностью в 1865 году, когда ему исполнилось двадцать один. Мадридские власти в минуту слабости согласились создать объединенную комиссию, чтобы рассмотреть возможные реформы в политике Испании в отношении Кубы. Нужно было избрать представителей кубинской стороны, хотя право голоса получили лишь несколько десятков избирателей-мужчин, на которых указали испанские чиновники. Либерально настроенные жители Сантьяго хотели, чтобы в комиссию вошел Хосе Антонио Сако, знаменитый кубинский патриот, находившийся в изгнании в Париже, но они опасались, что местные власти запугают избирателей и заставят проголосовать за кого-нибудь другого.
