Н.Ш. А с академиком А.Д. Сахаровым Вам сталкиваться не приходилось?.. Пожалуй, вряд ли между вами была возможна глубокая идейная дружба…
И.Ф. Я старался поддержать на первых порах академика А.Д. Сахарова, которого М.С. Горбачев вернул из Горького. Я ставил вопрос перед М.С. Горбачевым, как использовать А.Д. Сахарова в дальнейшей работе, поддержал предложение академика B.И. Гольданского по этому поводу (сохранилась моя записка М.С. Горбачеву). Мы, в частности, хотели, чтобы был Общественный совет, где бы обсуждались различные проблемы. И там были бы выдающиеся деятели науки, интеллигенция, в том числе А.Д. Сахаров. Я написал об этом, но потом это все замолкло. А.Д. Сахаров начал выступать самостоятельно в межрегиональной группе народных депутатов. Многое мне импонировало в его выступлениях, но его деятельность как главы межрегиональной группы и т. д., конечно, мне была не по душе. Я больше заботился о том, что должно происходить внутри партии, ее обновление, демократизация и т. д. Кстати, А.Д. Сахаров говорил о "конвергенции" капитализма и социализма. Он не говорил о том, что от социализма мы должны идти к капитализму. Значит, он исходил из того, что социализм будет меняться, но он все-таки будет существовать. Это совсем другая позиция, чем у нынешних, как они себя называют, "демократов".
Когда А.Д. Сахаров умер, буквально на следующий день на съезде народных депутатов к месту, где я сидел, подошел Е. Евтушенко. Меня не было, он передал через моих соседей на съезде стихи, посвященные памяти А.Д. Сахарова. В перерыве я показал стихи М.С. Горбачеву, а он другим, тем, кто сидел в президиуме. М.С. Горбачев спросил меня: "Что ты будешь делать?" Я сказал, что непременно буду публиковать. На следующий день мы их опубликовали. Именно в газете "Правда" были опубликованы стихи, посвященные памяти А.Д. Сахарова. Это характерно для моих взаимоотношений с М.С. Горбачевым: он, когда я был главным редактором газеты, никогда мне не говорил: "Ты это должен печатать, а это не должен печатать". И в этом случае он мне не сказал ни да ни нет. Решил печатать, так решил. Это манера М.С. Горбачева: давать большую самостоятельность. С Е. Евтушенко я не встречался в связи с этим. Но я знаю, что он потом поливал меня грязью на одном из заседаний Верховного Совета, однако нашлись и те, кто защищал меня. Все это было к концу перестройки, конечно. (А, может быть, даже после?)
H.Ш. Эх, жить бы, да радоваться, но время ненастное… Видели ли Вы надвигающийся крах — и пытались ли по мере своих сил его предотвратить — хотя бы на уровне чисто теоретической активности?
И.Ф. В это время я усиленно работал над проектом новой программы КПСС, считая, что она многое решит в судьбах перестройки, в ее дальнейшем развитии. Программную комиссию ЦК возглавлял М.С. Горбачев, а рабочую группу — его заместитель по Партии В.А. Ивашко и я. Однако М.С. Горбачев отдельно поручил мне (без официальных решений) создать, как это он часто делал, творческую группу и уединиться во все том же Волынском для работы. С января 1991 года такая группа из 14 известных наших ученых-обществоведов (не стану называть их фамилии, так как не знаю, как к этому отнесутся многие из них сегодня) приступила к работе, которой я руководил, имея постоянный и тесный контакт с М.С. Горбачевым. Мы сделали 5 вариантов, они рассылались М.С. Горбачевым членам Программной комиссии, которые давали свои замечания. (Все это отражено в документах, которые у меня имеются.) Это очень растянуло работу по времени, но иначе было и нельзя. Я исходил из того, что XXIX съезд, на котором должна была приниматься новая Программа партии, следует провести как можно раньше, чтобы размежеваться с "правыми" и "левыми" и создать по существу новую партию из реформаторов во главе с М.С. Горбачевым, но многие секретари ЦК сопротивлялись этому. В итоге съезд был назначен на конец 1991 года, а проект новой программы КПСС был принят для обсуждения июльским Пленумом ЦК. После утверждения на Программной комиссии 5 августа 1991 года (М.С. Горбачев уже был в отпуске в Крыму, поэтому заседание вели А.С. Дзасохов и я) 8 августа проект был опубликован в "Правде".
Но было уже поздно: назревали события 19–22 августа, которые привели к прекращению деятельности, а потом и запрету КПСС. Я, к сожалению, оказался вне этих событий, так как еще в конце 1990 года у меня, в связи с сахарным диабетом, начались гангренозные поражения сосудов ног. Работу в "Правде", над проектом новой Программы КПСС, в Комиссии ЦК по науке, образованию и культуре, которую мне поручили возглавить, я осуществлял периодически в больничном "кабинете", где время от времени проходил курс лечения (3–4 раза по 2–3 недели с ноября 1990 г. по август 1991 г.). На июльский Пленум ЦК и на заседание Программной комиссии 5 августа я приехал из больницы, и уже 7 августа меня направили в университетскую клиническую больницу в Дюссельдорфе (Германия). Это было связано с тем, что консилиум наших врачей решил срочно ампутировать мне левую ногу выше колена. Однако они сказали, что в Дюссельдорфе есть хирург, который может сохранить ногу, сделав шунтирование артерии (сейчас это делается и у нас, но и на повторную операцию на другой ноге, часть которой все же ампутировали в 1996 году, я поехал к своим друзьям-врачам в Германию). Об августовских событиях 1991 года я узнал, когда пришел в себя после сложной многочасовой операции, из передач немецкого телевидения, причем первая, которую я увидел, показывала возвращение М.С. Горбачева из Фороса, то есть финал всего этого.
Я не мог, да и не желал как-то вмешиваться в ход событий: "после драки кулаками не машут", хотя, наверное, мне принесло бы это какой-то политический капитал. К тому же сразу последовало прекращение деятельности КПСС, отказ М.С. Горбачева от поста Генерального секретаря ЦК КПСС, после чего я сказал, что даю Горбачеву как Президенту всего два-три месяца. Так оно и случилось, к сожалению.
Во всем этом надо было разобраться, а мне для начала — вылечиться и вернуться домой, что удалось сделать только в конце сентября. Уже в самолете по пути в Москву я сказал корреспонденту "Московских новостей", что остаюсь коммунистом, сторонником гуманного, демократического социализма (кстати, этот термин был предложен именно мною), приверженцем марксизма в его творческой, гуманистической интерпретации. Но к какой-либо организации не примыкаю ("беспартийный коммунист"). Это вопрос моих убеждений и тем более — научной и философской позиции, которую я давно определяю как философию нового, реального гуманизма. В ее основе — мировоззрение и методология К. Маркса, но она включает в себя и все ценное, чтоесть в других системах. Я это показал в своих работах, включая двухтомный учебник "Введение в философию", который в 1989 году опубликовал авторский коллектив под моим руководством и концепция которого принадлежит мне.
