Ознакомительная версия.
Среди старых знакомых мы, к удивлению, увидели Винера — ветерана. Он не меньше нас удивился, узнав, что мы еще живы.
— Никак не можем расстаться! — воскликнул он. — Когда я оставил вас на втором фронте на Днепре, будущее казалось таким мрачным. Я и подумать не мог, что кого-нибудь из вас снова встречу.
— Многие погибли, — сказал Воллерс.
— Ничего не поделаешь! Война…
Мы сообщили Винеру о смерти Весрейдау и Фреша. А он назвал и имена других, кого больше не было с нами.
Мы расспрашивали Винера, не знает ли он хоть что-то о Германии, о том, как там живут мирные граждане. У всех было за кого тревожиться. Мы слушали его затаив дыхание.
— Провалялся в госпитале в Кансее, это в Польше, — сообщил он. — Потерял столько крови, что два дня со мной ничего не могли поделать. Ни за что бы не подумал, что во мне столько жизни. Как просто, сделать последний вздох и упасть в дыру. Но не тут-то было. Дней десять я стонал. Первые два дня было особенно паршиво. Подхватил какую-то заразу, потом со мной долго возились. Но вот я с вами, и ожидаю новых боев, черт бы их подрал. Теперь от сырости мне плохо: оказывается, у меня ревматизм. А это неизлечимо. Старый шутник!
— Но тебе должны были дать отпуск!
— Да, Гальс. Я был в Германии. Побывал во Франкфурте — не в том, что на Майне, а на Одере. Мог бы и поглубже забраться, да зачем? Нас поместили в школу для девочек. Только девчонок там не было. Жрать не давали. Да ладно, хоть оставили в покое. Кстати, вы не заметили: у меня нет уха?
На его лице играла сардоническая усмешка.
Поглядев, мы увидели, что он действительно лишился правого уха. На этом месте был розовый шрам, который, казалось, вот-вот прорвется. Но у многих не хватало какой-нибудь части тела. Мы больше не обращали внимания на такие подробности.
— Да уж, — произнес Принц. — С этой стороны ты выглядишь как мертвец. Ветеран ухмыльнулся:
— Ты так привык общаться с покойниками, что теперь они тебе повсюду мерещатся.
— Хватит болтать, — вмешался Зольма. — Лучше расскажи: как там, в Германии?
— Ну, как сказать…
Наступило молчание. Оно длилось целую вечность.
— Как жизнь во Франкфурте? — Фельдфебель Шперловский растолкал нас и протиснулся поближе. Франкфурт был его родиной. Там, возможно, находилась его семья.
Ветеран опустил голову. Он погрузился в воспоминания.
— Школа была на восточном берегу Одера, на холме. Оттуда полгорода было видать. Все было серо — цвета мертвых деревьев. То тут, то там торчат стены, почерневшие от пожара. Люди живут как пехотинцы в окопе.
Лицо Шперловского задергалось. Его голос дрожал.
— А наши истребители? Артиллерия?.. Разве противовоздушная оборона не действует?
— Действует, конечно… Да что толку…
— Да не волнуйся ты, Шперловский, — сказал Воллерс. — Твою семью давно эвакуировали.
— Нет, — крикнул Шперловский. — Жена написала, что ее взяли на оборонительные работы. Поэтому она осталась в городе. Она не имеет права выезда.
Винер понимал, как подействовали на нас его слова. Ведь мы ожидали доброй весточки. Но ему было все равно.
— Идет война всех против всех, — повторял он, будто робот. — Не пощадят никого и ничего. Немецкие солдаты должны быть готовы ко всему.
Потрясенный Шперловский отошел. Он шатался, будто пьяный.
Немецкие солдаты должны быть готовы ко всему в этом мире. Ведь мы сами его создали. Мы подходим только для этого мира. В других условиях нам нет места. Ленсен застыл как вкопанный и слушал с каменным выражением лица.
— И что, так во всех городах? — спросил он. Наверное, думал о своем городишке.
— Откуда мне знать, — отмахнулся ветеран. — На войне чего только не бывает.
— Умеешь ты поднять настроение! — Гальс не скрывал досады.
— Ты же хотел услышать правду, а не сказки.
У меня возникло такое чувство, будто я пробираюсь сквозь туман и развалины. Я знал, что не переживу нового разочарования. Конечно, я первым делом подумал о Пауле. Но я так давно не получал от нее вестей, что не знал, смогу ли прочитать ее письмо, если придет почта. Столько плохих новостей доходило до меня, что я потерял способность их ощущать. Точно так же бочка заполняется дождевой водой до предела. Подведи к ней хоть все реки мира, она не сможет вместить больше воды, чем есть.
Вот мы переживаем третью зиму войны. А кто постарше — пятую, а то и шестую.
И снова в дорогу. Ночью мы ехали без света, опасаясь русских самолетов, занявших базы в Польше. Особенно активно они действовали днем. Мы прошли через Пруссию, Литву, Курляндию, в которой продолжали сражаться остатки нескольких немецких дивизий.
В темноте и тумане видны были потоки людей, пробиравшихся пешком. Вначале мы приняли их за пехотинцев, но вскоре поняли, что перед нами мирные жители. Мы легко представили себе, в каком они состоянии.
Пересекли границу с Пруссией. Попали на родину Ленсена и Смелленса. Ленсен привстал и высунулся через ограду вагона. Остальные не слишком интересовались пейзажем. Да он и не отличался от польского. Только прудов побольше, а так везде один лес.
— Побывать бы вам здесь под Рождество, — вздохнул Ленсен и улыбнулся. — А сейчас невозможно оценить здешнюю красоту по-настоящему.
Но красоты не слишком заинтересовали нас. Ленсен снова заговорил:
— Очнитесь, вы же в Германии! — воскликнул он. — Подумайте, сколько вы ждали этого момента!
— В Восточной Германии, — заметил Винер. — Почти на фронте. Не знаю, понимаешь ли ты, куда мы движемся. У меня есть компас. Мы едем на северо-восток, и в этом мало хорошего.
От бешенства Ленсен даже покраснел.
— Да вы просто сосунки! От таких пораженцев мы и страдаем. Подспудно вы уже проиграли войну. Просто вас заставляют сражаться, вот вы и воюете.
— Помолчи, — раздалось пять или шесть голосов. — Хотят, чтоб мы выиграли им войну, пусть обращаются с нами как с нормальными солдатами.
— Да вы только плакаться и способны. Ничего другого я и не вижу. Уже с Воронежа война для вас была проиграна.
— А что, разве нет? — спросил Гальс.
— Все равно вам придется воевать, это я вам говорю. У вас нет выбора. Выхода нет.
Ветеран поднялся.
— Да, Ленсен. Мы пойдем в бой. Мы, как и ты, не вынесем поражения. У нас действительно нет выбора. У меня точно нет. Я стал частью этого механизма, и не могу иначе: слишком долго я сражался.
Мы с удивлением смотрели на Винера. Мы-то думали, что он привык ко всему. А теперь он заявляет, что стоит жить только ради того, что и так дорого ему обошлось.
Ленсен не унимался. А мы думали о будущем, которое изобразил нам ветеран. Для меня, француза, Пруссия казалась такой далекой, такой ненужной. Но Винер говорил и о том, ради чего сражался я. Несмотря на все, я чувствовал себя с ним солидарным. Бои становятся все более кровопролитными, и в таких обстоятельствах мы должны сплотиться. Я был частью полка и без особой жалости думал о возможности своей гибели. Смерть покончит со страхами прошлого, настоящего и будущего, которые одолевают меня. В голове стоял какой-то туман, нет, не радость, а ощущение того, что я наконец пришел к пониманию своей судьбы.
Ознакомительная версия.
