Ознакомительная версия.
Ветеран поднялся.
— Да, Ленсен. Мы пойдем в бой. Мы, как и ты, не вынесем поражения. У нас действительно нет выбора. У меня точно нет. Я стал частью этого механизма, и не могу иначе: слишком долго я сражался.
Мы с удивлением смотрели на Винера. Мы-то думали, что он привык ко всему. А теперь он заявляет, что стоит жить только ради того, что и так дорого ему обошлось.
Ленсен не унимался. А мы думали о будущем, которое изобразил нам ветеран. Для меня, француза, Пруссия казалась такой далекой, такой ненужной. Но Винер говорил и о том, ради чего сражался я. Несмотря на все, я чувствовал себя с ним солидарным. Бои становятся все более кровопролитными, и в таких обстоятельствах мы должны сплотиться. Я был частью полка и без особой жалости думал о возможности своей гибели. Смерть покончит со страхами прошлого, настоящего и будущего, которые одолевают меня. В голове стоял какой-то туман, нет, не радость, а ощущение того, что я наконец пришел к пониманию своей судьбы.
Интересно, так ли думают мои товарищи?
Как знать. Но похоже, все испытывали что-то подобное.
Несколько часов мы ехали с небольшой скоростью. Наконец поезд остановился. Стояло туманное серое утро. Мы пошли к деревянным строениям, вид которых напоминал о недавно утерянных полках. Нам был дан час отдыха, чашка горячей воды с зернами сои.
— Вы только подумайте. Ведь кто-то записался в армию добровольцем, надеясь, что его будут бесплатно кормить, — произнес какой-то солдат.
— Сейчас добровольцев и не сыщешь, — сказал другой. — Теперь многие не мечтают даже о том, чтобы стать офицером. Знают, что даже погоны ефрейтора не успеют получить. Их раньше настигнет пуля.
Впрочем, кого-то пуля не настигла.
Перед нами выступил майор — наверное, начальник лагеря.
— Солдаты дивизии «Великая Германия». Ваше прибытие на позиции переполняет нас радостью. Мы знаем, как отважно вы сражаетесь, и рассчитываем на вас. Те же чувства испытывают и ваши товарищи по оружию, которые бьются сейчас в польских лесах близ наших границ. Ваше прибытие вселяет в нас новые силы. Перед нами встала сложнейшая задача — защита германской и европейской свободы от большевиков. Они хотят отнять ее у нас, и ради этого готовы использовать самые крайние средства. Сегодня, как никогда прежде, мы должны действовать как один человек. С вашей помощью нам удастся выстоять против русской орды. Считайте себя первопроходцами европейской революции. Гордитесь, что именно вас избрали для этой тяжелейшей задачи. Передаю вам поздравления фюрера и верховного командования. Специально для вас были выделены транспорты и продовольствие. Знаю: пока жив хоть один германский солдат, ни одному большевику не удастся ступить на землю Германии. Хайль Гитлер!
Мы молча разглядывали элегантного офицера. Вот, оказывается, что. В нас так нуждаются.
— Хайль Гитлер! — Фельдфебель понял, что не собираемся отвечать в установленном порядке, и повторил призыв.
— Хайль Гитлер! — рявкнули наши глотки.
— Или я спятил, — сказал Келлерман себе пс или он надеется, что мы поднимем его боевой дух.
— Ш-ш-ш, — сказал Принц. — Нам предсто. слушать еще одну речь.
На этот раз выступал капитан.
— Мне выпала честь, — произнес он, — взять под командование две трети вашего полка. Под моим начальством вы пойдете в бой.
Мы понимали, что нам предстоит, но промолчали.
— Вся дивизия будет вести бои в северном районе. Он будет разделен на несколько участков с целью оказать повсеместное сопротивление русским, сосредоточившим в секторе крупные силы. Я ожидаю от вас высочайшего героизма. Без него не обойтись. Мы должны именно здесь остановить русских. Колебаться и пренебрегать обязанностями не будет позволено никому. Три офицера в любой момент могут образовать военный трибунал и вынести любое наказание…
Бедняга Фреш! Сколько офицеров приняло решение о твоей казни?
— Нас либо ждет победа, либо позор. Ни один большевик никогда не должен ступить на землю Германии. А теперь, друзья, у меня для вас хорошие новости. Вы получите почту, а кое-кого повысят в звании. Но перед тем, как вы предадитесь радости, получите на складе новые продовольствие и обмундирование. Вольно! Хайль Гитлер!
Мы разошлись. В голове царил сумбур.
— Кажется, все идет на лад, — сказал я.
— Подлец. Он с радостью будет смотреть, как нас убивают, — прошипел Гальс.
Мы стали в очередь перед большой избой.
— Вот кого мы получили взамен Весрейдау. У меня такое чувство, что нам еще многому предстоит удивляться, Принц.
— Да что ты. Мы и так уже наслушались чепухи.
— Он один из фанатиков, — сказал Гальс.
— Вовсе нет. Ведь он прав, — произнес Винер.
Мы изумлении повернулись.
— Он прав. Или здесь, или нигде. Не могу объяснить почему, но он прав.
Мы непонимающими глазами уставились на Винера. Как изменились его взгляды!
Скажу потом, — сказал Винер. — Сейчас до вас все равно ничего не дойдет.
«Паула!
Я пишу тебе и гляжу на письмо, которое так долго ждал. Читая написанные тобой строки, забываю про Восточный фронт, который таит еще столько опасностей.
Я держу в руках твое письмо. Это чудо, спустившееся с небес.
Мне нужно простое слово. Именно простых слов нам так не хватает. Я читаю твое письмо, а наш товарищ Смелленс, которому повезло поверить в Бога, молится.
Но нам уже ничто не поможет, Паула. Молитвы — все равно что водка. Они лишь заглушают боль.
Мы и сами перестали понимать, что такое счастье. Мы счастливы, когда наступает день. Потому что темнота заставляет нас думать о смерти.
Мне присвоили звание обер-ефрейтора. Хотя погоны пока еще у меня в кармане, я уже чувствую себя важным человеком.
Все то ужасное, что нам пришлось испытать, превратило нас в мужчин.
С востока слышится какой-то рев. Может, это просто ветер.
Я с нетерпением жду твоего нового письма…»
Несколько дней подряд мы вели бои, продолжая отступление. Нам внушали, что большевики никогда не ступят на землю Германии. Но в пяти или шести местах мощные армии Советов уже пересекли границу Германии и проникли на глубину около пятидесяти километров. Три армии смяли немецких солдат, оборонявших страну. Выжившие тащили за собой остатки вооружения, по которым только и можно было понять, что они еще воюют.
К сожалению, я не в состоянии подробно описать неразбериху, царившую в это время. Я могу рассказать лишь о смерти моих друзей — Принца, Шперловского, Зольмы. А также Ленсена — ведь, несмотря ни на что, он был настоящим другом.
Ознакомительная версия.
