Проследим далее развитие мысли Ивана Аксакова. «Итак, мы имеем: с одной стороны — народ в его непосредственном бытии; с другой — государство, — как внешнее определение народа… наконец, между государством и народом — общество, т. е. тот же народ, но в высшем своем человеческом значении, не пребывающий только в известных началах своей народности, но сознающий их, сознательно развивающий <…> Народность, не вооруженная сознанием, не всегда надежный оплот против врагов внутренних и внешних (вспомним лежащего на горе богатыря. — М. Л.). Только сознание народных начал, только общество, служащее истинным выражением народности, являющее высшую сознательную деятельность народного духа, может спасти народ…» (там же. с. 37). «Народ делает доступное ему дело жизни, выжидая, чтоб недоступное ему, по его неведению и самому бытовому строю, довершили те, которые от народа, но сверх народа, призваны служить высшим органом народного самосознания» (там же, с. 654).
Но каков, так сказать, состав «общества», кто, какие лица составляют его? Естественное условие, конечно, образование, «но не в значении известного количества «познаний», и даже не в значении одного умственного образования, а в значении личного духовного развития вообще, такого развития, которым нарушается однообразие и безличность непосредственного народного бытия, но нарушается именно тем, что дух народа сознается и самое единство народное ощущается — яснее и живее. <…> Общество образуется из людей всех сословий и состояний — аристократов самых кровных и крестьян самой обыкновенной породы, соединенных известным уровнем образования. Чем выше умственный и нравственный уровень, тем сильнее и общество» (там же, с. 38).
Как видим, в этом обществе нет места той духовной черни, которую Иван Аксаков с презрением всегда называл «так называемой интеллигенцией». Отличительная особенность этой «интеллигенции» — это ее «болезнь сознания» (там же, с. 661), духовная беспочвенность, язва нигилизма, космополизм, холуйство перед Западом. По словам Ивана Аксакова, «интеллигенты» (это слово всегда берется им в кавычки) «все превеликие мастера писать разные „взгляды“ и „нечто“, судить и рядить о судьбах человечества вообще, созидать и разрушать в теории человеческие общества (и не только в теории. — М. Л.)… прибавьте самомнение, гордость знания, или точнее, — полузнания, чванство последними словами науки, высокомерно-отрицательное отношение к русской истории, к Русской народности, полнейшее неведение — из человеческих обществ — именно Русского общества, — и вам станет понятно, каким образом в этой среде отвлеченности, неведения и отрицания… могли возникнуть и сепаратизм, и демократо-революционизм, и анархизм, — одним словом, — все заграничные измы, образовавшиеся там исторически и законно, но у нас беззаконно рожденные, — а в конце концов, как венец нашего общественного культурного развития, все выражающий одним словом, приводящий всех к одному знаменателю, вполне уже наш, свой, дома выхоленный — нигилизм» (там же, с. 659–660). Нигилизм нельзя считать внезапно возникшим в России, он готовился исподволь, исторически, начиная от эпохи какого-нибудь Ивана Хворостинина (считавшего, что нельзя «с глупыми русскими жити»), — перебежчика в лагерь Лжедмитрия II до времен эмигранта-иезуита Печерина («как сладостно отчизну ненавидеть и жадно ждать ее уничтоженья»), Чаадаева «Россия — аномалия, абсурд, пустое место в истории»), до Мережковских («новое религиозное сознание»), до самого Толстого (анархическое отрицание всего и вся, от Церкви до государства).
Подводя итог изданию своей газеты «День», Иван Аксаков писал: «Заступничеством за права русского народа и народности, так, как мы их понимаем, мы и начали, и окончили свой тягостный, четырехлетний редакторский труд». Вместе с тем Иван Сергеевич не идолопоклонствовал перед народом. Дорожные впечатления во время многочисленных служебных поездок по России, непосредственное знакомство с сельскими жителями, их бытом открывали Ивану Сергеевичу и то далеко не идеальное в народе, что было скрыто от его старшего брата, восторженного народопоклонника.
Глубоко актуальный смысл придавал Иван Аксаков понятию патриотизма. В передовой статье газеты «День» «В чем недостаточность русского патриотизма?» он пишет, что «время и обстоятельства требует от нас патриотизма иного качества, нежели в прежние годины народных бедствий», что «надо уметь стоять за Россию не только головами (как на войне — М. Л.), но и головою», то есть пониманием происходящего, «не одним оружием военным, но и оружием духовным; не только против видимых врагов, в образе солдат неприятельской армии, но и против невидимых и неосязаемых недугов…» Для патриотизма важны не только воинские подвиги, но и подвиги духа. Такое редкое сочетание качеств патриота — мужественного воина и мыслящей личности — было в генерале Скобелеве, с которым Ивана Аксакова связывали дружественные отношения. Какой вой подняла «либеральная пресса» в ответ на патриотическую речь Скобелева, его слова о «доморощенных иноплеменниках», о чуждой народу «интеллигенции».
Иван Аксаков не раз подчеркивал, что «общество» — это не партия, не какая-то официальная корпорация образованных умов, а духовно-нравственное единение выразителей народного самосознания. Как редактор «Дня» он мог быть по-человечески великодушен к разным людям (сведя, например, на страницах «Дня» мытарившегося в Европе Печерина с другом его молодости), но был непреклонен в своих принципах, отказываясь печатать статьи, чуждые его убеждениям.
Но каковы взаимоотношения «общества» и «так называемой интеллигенции»? То, что составляет сущность мировоззрения «общества» — народность — для «интеллигенции» решительно пустой звук, атавизм. Ретроградами, реакционерами в глазах «интеллигенции» были и Достоевский с Иваном Аксаковым, которых родственно связывала идея русской народности. Главное для «интеллигенции» — «теории», очередные философские книжки, вывезенные из-за рубежа. Как в некрасовской поэме «Саша»:
Что ему книга последняя скажет,
То на душе его сверху и ляжет.
Прочитали или даже просто услышали о Вольтере, Дидро — и появились вольтерьянцы-просветители с масонской помесью. Узнали о Гегеле — расплодились гегельянцы. Познакомились с Сен-Симоном, Фурье — на арену вышли социалисты. Вслед за тем — ученики Фохта, Молешотта — с резаньем лягушек, культом естествознания, что только и сулило прогресс.
