Но никакие укрепления не могут устоять пред отважной решимостью войска. Граф Ангальт рассказывал нам о вашем движении на высотах Мачинских, споспешествовавшем к заключению мира с Портою Оттоманскою 1791 года». Кутузов был доволен моим ответом. […]
По приказанию милостивца нашего семейства A.A. Нарышкина я напечатал в корпусной типографии упомянутую песнь Великой Екатерине, переплел в голубой атлас и представил ему первое мое печатное сочинение. В то же утро отправил от меня к князю П.А. Зубову с майором Петровым, служившим при дворцовой конюшне. В приемной князя было уже множество лиц и в мундирах и во фраках. Нисколько не робея, но укрываясь от любопытных взоров, я стал в угол комнаты и закрыл шляпою мое сочинение, а мой услужливый путеводитель, как опытный знакомец с передними знатных, подбегал то к тому, то к другому с приветствиями и расспросами. […]
Тут, нечаянно оглянувшись, я увидел М.И. Кутузова, который стоял недалеко от дверей. В то время от князя вышел камердинер с подносом и с пустою шоколадного чашкою в руках. Кутузов поспешно подошел к нему и спросил по-французски: «Скоро ли выйдет князь?» — «Часа через два», — отвечал с важностью камердинер.
А Кутузов, не отступавший от стен Очакова, ни от стен Измаила, смиренно стал на прежнее место. Досада закипела в моем юном сердце; я подошел к Петрову и сказал: «Я не стану более ждать!»
Оторопев от этих слов, Петров спросил: «А что же я доложу Льву Александровичу?» — «Что вам угодно, — отвечал я. — Кутузов, герой Манчинский и Измаильский, здесь ждет и не дождется, а я что такое?» Ия ушел.
Часу в шестом вечера пришел я к Нарышкину. Он сидел на софе с каким-то незнакомым человеком: то был Державин. Увидя меня, Лев Александрович захохотал и сказал:
«Гаврило Романович! Посмотрите, вот этот Вольтеров гурон, который убежал из приемной князя, он затеял там высчитывать послужной список Кутузова. Понатрется в свете — перестанет балагурить».
С.Я. Глинка (1776–1874) — писатель, издатель журнала «Русский вестник», участник Отечественной войны 1812 года На маневрах в Гатчине
В 1800 году, в Красном Селе, были маневры. Одною частью войск командовал известный генерал Пален, а другою М.И. Кутузов. К отряду первого подъехал император Павел.
«Ваше высокопревосходительство, — сказал он Палену, — позвольте мне находиться при вас не как императору, а как принадлежащему к вашему отряду».
Обозревая в зрительную трубу войска противной стороны, император заметил, что Кутузов стоит вдалеке от войск своих, окруженный только адъютантами и самым малым числом конвоя.
«Я возьму его в плен, я возьму его в плен, — повторял с усмешкой Павел, утешаясь будущим торжеством своим, — дайте мне, ваше высокопревосходительство, только эскадрон кавалерии».
«Из какого полка и который именно эскадрон повелите, Ваше величество?» — спросил Пален.
«Какой будет вам угодно, ваше высокопревосходительство, — отвечал Павел, — только один эскадрон, только один, и я возьму неприятельского главнокомандующего».
Пален назначил эскадрон гусар, и император, осторожно отделившись от общей массы, старался ехать с гусарами так, чтобы Кутузов не заметил этого движения. Избрав дальнюю дорогу вокруг лесов, он на пути твердил гусарам, чтобы они, огибая последний, бывший в виду у них, лес, ехали как можно тише, остановились бы, где он прикажет, потом вдруг, по его знаку, скакали бы за ним и исполнили то, что он повелит.
Так и было сделано. Объезжая последний лес, Павел удивлялся оплошности Кутузова, который нигде не поместил войск для своей личной безопасности. Достигнув конца леса, император остановил гусар и сам, из-за деревьев, высматривал положение главнокомандующего.
В то время Кутузов оставался еще с меньшею защитою. Почти все адъютанты его и многие конвойные были разосланы. Показывая рукою в противную сторону, он последнему из адъютантов отдавал приказание ехать к войскам. Павел считал Кутузова в своих руках и крикнул: «За мной!» — понесся, а вслед его бросились и гусары.
Но только что они сделали это первое движение, вдруг, с одной стороны леса, с другой — из лощин между пригорками высыпали егеря и открыли такой страшный огонь, что гусары были сбиты, расстроены и сам император увидел себя в необходимости сдаться со всем своим отрядом.
Павлу, который за минуту ожидал торжества, было это неприятно. Он, уже как государь, повелел остановить стрельбу и один поехал к Кутузову. Вероятно, хитрый полководец заметил в подзорную трубу движение Павла или известился об этом чрез лазутчиков и заранее приготовил засаду.
«Хорошо, батюшка, хорошо, — говорил император, подъехав к Кутузову, — я думал вас взять в плен, а вышло, что я у вас в плену!»
Несмотря на одобрение и ласку, Павел не мог вполне скрыть своей досады и мрачный возвратился к войскам Палена.
После маневров генералы приглашены были в Павловск. Государь уже успокоился и был милостив. Весело встретив гостей в саду, в любимом своем павильоне, император при всех рассказал о неудавшемся своем подвиге, подошел к Кутузову, обнял его и произнес:
«Обнимаю одного из величайших полководцев нашего времени!»
П.Ф. Карабинов (1767–1851) — коллекционер, собиратель преданий по истории России XVIII — начала XIX века Русско-австро-французская война 1805 года
Пока мы стояли в Браунау, главнокомандующий приказал назначать к нему с каждого полка на ординарцы офицера с одним унтером из дворян, преимущественно портупей-прапорщиков и юнкеров, и по одному рядовому на вести. Дней за семь до выступления пришла и мне очередь. Рано утром ввели нас в огромную аванзалу и построили в две шеренги, юнкеров в первую, рядовых во вторую, офицеры стали на правом фланге. Скоро зала наполнилась генералами и штаб-офицерами.
Сзади нашего фронта была маленькая дверь, вроде потаенной, и оттуда, через полчаса, вышел Кутузов в теплом вигоневом сюртуке зеленоватого цвета. Скромно пробравшись вдоль стены к правому флангу, сперва прошел он офицеров, разговаривая с некоторыми, а потом начал смотреть наш фронт.
Я стоял по старшинству полка первый; гренадерские полки находились в авангарде и от них не было ординарцев. Михаиле Ларионович подошел ко мне, спросил мое имя и которой губернии. На ответ мой он вскричал: «Ба, малороссиянин!» — и, обратясь к Милорадовичу, промолвил:
«Благословенный край, я провел там с корпусом мои лучшие годы, люблю этот храбрый народ!»
Случившемуся тут же моему шефу генералу Дохтурову он приказал оставить меня при главной квартире бессменным. Потом я узнал, что Кутузов часто посещал дом моего деда и нередко проживал у него дня по три и более. Переступив во вторую шеренгу и проходя по ней, он проговорил с каждым вестовым несколько слов: все из них были уроженцы великороссийских губерний, и он о каждом русском племени отозвался в различных выражениях с искусной похвалой, от которой у каждого выступала на лице краска, изобличавшая желание оправдать ожидание главнокомандующего.
