Может быть, эта война станет бессмысленной войной — уничтожением с помощью оружия. Ее оправданием послужит только то, что она является борьбой идей и ценностей, борьбой между двумя мировыми порядками, как гигантская мировая гражданская война. Война, которая в один день закончится великим миром.
Эти две задачи: прояснение внутреннего мира идей и прояснение внешних элементов государства и общественного строя являются предметом нашего обсуждения. Решить обе эти задачи возможно только восстановив демократию. Давайте признаем падение старой демократии! Выявление причин этого крушения и его последствий, а также причин роста тоталитарных сил — первое условие выздоровления. Те, кто предлагал выкинуть за борт весь демократический порядок как ненужный груз, были не правы. Но также были не правы те, кто смешивал этот порядок со слабыми общественными институтами.
Один мой друг спросил меня: пишу ли я продолжение "Революции нигилизма" (или, если привести английский заголовок, "Революции разрушения"). Мне бы хотелось выступить против революции Разрушения с помощью революции Восстановления. Это, конечно, проблема, но если в этом суть революции, не будет ли тут повторения той ошибки, которую мы, молодые консерваторы, допустили в Германии, когда связывали возрождение с революционными методами? Не избежал этой ошибки даже такой выдающийся человек, как австрийский писатель Гуго фон Гофмансталь[42], когда создал идею реакционной революции. Не может быть никакой революции восстановления. Может быть только упорное, утомительное обсуждение каждой отдельной проблемы.
Единственное, чего, в конце концов, нам всем надо желать, так это не победы одной или другой доктрины, той или иной системы мышления, но поддержки каждого полезного человека, каких бы взглядов он не придерживался — социалистических, корпоративных или либеральных в пределах индивидуалистической и либеральной социальной и экономической системы. Это многое запутывает. Также должны быть установлены законодательные ограничения для этой, по существу, либеральной экономической и социальной системы. Причем, их нужно определить не с помощью теоретических концепций, а просто используя два соображения. Первое — по поддержанию должного функционирования социальной и экономической системы. И второе — по улучшению обычных условий существования. Другими словами, многое из желаемого возможно придется решать практическим опытом.
Таким образом, конец этих трудностей и восстановление нашей здоровой политики требует довольно сложного рецепта. Время знахарства и простых средств лечения больше не существует. Нам придется учиться заново и перенимать кое-что у других. Обыкновенная клевета, которая в прошлом была направлена на все чужеродное, сейчас недопустимая роскошь. Снова и снова возникает один вопрос: не имеют ли особые меры того же характера, который мы уже приписали различным процессам, таким как развитие ужасающей автоматизации? Важные централистские внедрения дозволены, как правило, в здоровой работе по принятию реформ, и, таким образом, открывается путь, за которым необходимо будет очень тщательно наблюдать, не приведет ли он нас к тирании.
Среди существующих и необходимых элементов демократии определенное место занимает сфера личной, частной жизни, которую ни в коем случае не должны беспокоить общественные власти, должно быть разграничение внутреннего и внешнего миров. Может быть, нам придется между этими двумя мирами установить более четкую границу, чем она была в прошлом. Это разграничение никогда не должно быть нарушено. Оно совершенно необходимо, если люди не хотят потерять своего характерного облика моральных существ. Также необходимо признать, что внутренняя жизнь стоит и должна стоять на порядок выше внешней жизни.
Старые демократии все еще в состоянии функционировать, потому что они существуют за счет окончательной сублимации внутренних ценностей, за счет превосходства внутреннего мира над внешним. Может быть, это можно выразить иными терминами, но демократии сейчас живут только за счет рутины. В любом случае, невозможно существовать, полагаясь на внешние соглашения, если за их спиной нет уверенности в их правоте и необходимости, и если нет этической базы, способствующей соблюдению этих соглашений с чувством морального долга. Человеческое общество можно поддерживать без принуждения так долго, покуда в его пределах существует общепринятый облик человека. Но возможен ли такой облик человека без божественного указания?
Все, кто принимал активное участие в политической жизни, или те, кто состоял на государственной службе, осознают, что покуда человек занят решением своих практических вопросов, у него нет времени подвергать их серьезным испытаниям, исходя из обычных принципов. Трагикомедия нашей политической жизни заключается в том, что бездна между теорией и практикой непреодолима. С одной стороны, политическая наука теряется в теориях. С другой стороны, практика остается незрелой и неясной, и редко освещается научным суждением или долгим и осторожным размышлением. Знатоки политической игры говорят, что чем больше хорошего для политики, тем больше плохого для общества, потому что мы никогда не поднимемся выше уровня грубого приближения к истине.
Еще более трагично то, что пока политические лидеры заняты задачами руководства, у них нет времени заняться прояснением политической и интеллектуальной ситуации, которая постоянно изменяется. Таким образом, они всегда осуществляют свою работу с интеллектуальным балансом того мира, который уже отстает от времени. Существует вечное разногласие между текущими проблемами, такими, как они есть, и тем, как их понимают политические лидеры. Ведущие государственные деятели и в будущем будут отставать от своего времени, покуда будут находиться у власти, и чем быстрее будет идти развитие критического периода. В конечном счете, они утратят способность к пониманию, тщетно поспешая за уходящим горизонтом проблем. Они мыслят старыми категориями и понятиями. В наше время необходимо переосмыслить наши политические категории. Без этого мы рискуем оказаться в безвыходном положении.
Все мы изгнанники. Мы изгнаны из мира своих представлений и теорий, которые казались нам незыблемыми лишь потому, что мы привыкли к ним. Мы изгнаны из прочного мировоззрения, которому слепо следовали просто потому, что в прошлом оно удовлетворяло требованиям нашей жизни. Но теперь все это уже нам не подходит.
Нам необходима новая политическая терминология — язык политических нюансов. Мы вынуждены избегать старых ассоциаций и разногласий, былых различий между либералами и консерваторами, средним классом и рабочими, между традицией и революцией. Что еще привело политических лидеров правых к беде, как не тот факт, что они не видели необходимости возрождения, а хотели продолжать оставаться самими собой и пережить самих себя? Нужно признать, что консервативный якобинизм, о котором говорил Бернан, не видит в монархии и в церкви ничего, кроме двух дополнительных органов полиции. Мы не ссылаемся на такой союз противоположностей, как реакционный якобинизм, который объединяет общественную реакцию с методами революционного терроризма. Не имеем мы ввиду и революционную демократию. Потому что после этой последней и наиболее крайней из революций, любая революция уже ничего не значит!
