«Я не буду терять времени и смотреть на бошей, у меня довольно хлопот с моим самолетом...» И, о чудо, бош его не заметил.
В другой день над Альпами вышел из строя левый мотор. Сент-Экс проползает над вершинами Альп «со скоростью черепахи» в сторону долины реки По. Его замечает «Мессершмитт», и снова ему приходится играть в небесного страуса и прятать голову под крыло – на этой высоте у него нет преимущества в скорости и он безоружен. Вот он летит над Турином. То ли солнце слепило немецкого летчика, то ли он не был достаточно внимателен или думал, что ни один вражеский самолет не посмеет забраться так далеко от своей базы, но он его упустил. А Сент-Экс, забывший выключить свою фотокамеру, собрал богатую жатву снимков немецких военных сооружений в районе между рекой По и Генуей.
Через несколько дней после прибытия Сент-Экзюпери в часть разбивается его друг Ошеде, тот. кого он так прославил в «Военном летчике». У Ошеде отказал мотор, и он врезался в землю. Но Антуан не суеверен, и не это вызвало вновь перелом в его душевном состоянии. Против него снова совершен злобный выпад. Злоба преследует его даже здесь, где он повседневно рискует жизнью. Этим выпадом, который сыграл роль последней капли в море горечи, явилось запрещение его книг в Северной Африке. За два дня до своей смерти в письме подруге он пишет: «В то время как я разгуливаю в небе Франции, я продолжаю оставаться зачумленным, и мои книги запрещены в Северной Африке».
В отправленном с той же оказией письме Пьеру Даллозу, рассказывая ему о выходе из строя одного из моторов самолета на высоте десяти тысяч метров над Аннеси, он грустно иронизирует: «В то время как я выгребал над Альпами со скоростью черепахи, находясь в зависимости от доброй воли немецких истребителей, я тихо посмеивался, думая о сверхпатриотах, которые запрещают мои книги в Северной Африке. Смешно!»
Сегодня нас охватывает возмущение при мысли о том, что в то время, когда Сент-Экзюпери сбили над Средиземным морем, в тот момент, когда он отдавал жизнь за Францию, французам, «свободным» и несвободным, запрещалось читать «Военного летчика». Можно представить себе, как Сент-Экзюпери должен был морально страдать, чтобы написать следующие слова:
«Фабрика ненависти, неуважения и грязи, которую они называют возрождением... мне на нее наплевать. Я нахожусь в военной опасности, самой обнаженной, самой не приукрашенной, какая только возможна. Я совершенно чист душой. На днях меня заметили истребители, я еле удрал от них, и мне показалось это благотворным, и не из-за спортивного или воинственного азарта, которого я не чувствую, но потому, что меня ничто больше не интересует, абсолютно ничто, только качество внутренней субстанции человека. Их фразеология мне осточертела, их полемика осточертела, и я ничего больше не понимаю в их добродетели... Добродетель – спасти духовное достояние французов, оставаясь на посту заведующего библиотекой в каком-нибудь Карпантрасе. Добродетель – летать с обнаженной душой на самолете, учить читать детей. Добродетель – простым плотником принимать смерть. Вот они-то и есть страна. А я, оказывается, нет. Я – из страны. Бедная страна!»
Возможно, воспоминание об опасностях, которых он недавно избежал почти чудом, вызвало в нем желание принять на всякий случай предупредительные меры и распорядиться тем, что для него являлось самым ценным. В тот же вечер на обороте полетного листа он набросал несколько строк, о которых мы уже говорили, и, приложив лист к своим рукописям и блокнотам, запер все в бесценный голубой чемоданчик.
Среди писем, отправленных в этот день и полученных адресатами уже после его смерти, находим и его последнее письмо матери:
«Борго, июль 1944 года.
Дорогая мамочка, я так хотел бы, чтобы вы не беспокоились обо мне и чтобы к вам дошло это письмо. Чувствую себя очень хорошо, совсем хорошо. Я горюю, что так долго вас всех не видел. Я бес покоюсь за вас, моя дорогая старушка мама. Какое все же несчастное время!
Для меня было ударом в сердце, что Диди потеряла свой дом. Ах, мама, как я хотел бы ей помочь! Но она может твердо рассчитывать на мою помощь в дальнейшем. Когда, наконец, станет возможным сказать тем, кого любишь, что ты их любишь!
Мамочка, поцелуйте меня, как я вас целую, от всей души.
Антуан».
Впервые Сент-Экзюпери в письме просит мать поцеловать его. Это его последнее письмо, и поэтому эта фраза особенно волнует нас.
5 октября 1943 года Корсика – остров Красоты – превратилась в остров Свободы. Освобождение этой пяди французской земли произведено внутренними силами Национального фронта при лояльной поддержке со стороны генерала Жиро. В результате этой операции, стоившей высадившимся войскам лишь 72 убитых, де Голлю удается окончательно устранить Жиро из французского Национального комитета освобождения. Авиачасть 2/33 перебазируется на Корсику, и после трех лет отсутствия Антуан снова вступает на подлинно французскую землю.
«Мне все равно, если меня убьют на войне! Что останется от всего, что я любил? Я имею в виду не только людей, но и неповторимые интонации, традиции, некоторый духовный свет. Я имею в виду трапезу на провансальской ферме, но и Генделя. Наплевать мне, исчезнут ли некоторые вещи или нет. Не в вещах дело, а в их взаимосвязях. Культура невидима, потому что она выражается не в вещах, а в известной связи вещей между собой – такой, а не другой. У нас будут совершенные музыкальные инструменты, но кто напишет музыку? Наплевать мне, что меня убьют на войне! Наплевать, если я стану жертвой взрыва бешенства своего рода летающих торпед. Работа на них уже не имеет ничего общего с полетом, посреди рычажков и циферблатов они превращают пилота в некоего главного бухгалтера (полет – это известная система связей). Но если я выберусь живым из этой „необходимой и неблагодарной работенки“, передо мной будет стоять лишь одна проблема: что можно, что надо сказать людям?..»
Внешне Антуан ничем не выдает своего душевного состояния и для окружающих остается все тем же Сент-Эксом.
Стояло знойное лето. Нагретые солнцем скалы полыхали жаром. Сухая хвоя скрипела под ногами. Сент-Экс был одет в летную форму американской армии. Носил он ее небрежно, всегда с открытом воротом, с нагрудными карманами, наполненными всякой всячиной: пачками сигарет, зажигалками, записными книжками. Рубашка иногда бывала у него порвана, помятые брюки стянуты широким солдатским поясом. Во второй половине дня, когда зной начинал спадать, Сент-Экс шел купаться или вместе с товарищами в небольшой лодке глушил рыбу динамитом. Вооружившись сачком, он забавлялся, как дитя, вытягивая из воды всплывавшую брюхом вверх рыбу.
