В большинстве это были уголовники, и их опасались куда больше, чем взрослых воров. У тех были хоть какие-то сдерживающие центры, а малолетка из кожи вон лезла, чтоб заслужить одобрение паханов. Юлик Дунский однажды попал учетчиком в бригаду малолеток, и они ему сильно портили жизнь — крикливые, несносные, как стая злобных обезьян. Когда стало совсем уже невтерпеж, Юлик схватил одного, по кличке Ведьма, за шею и сунул головой в печь (дело происходило в вицепарке, где готовят вицы — прутья, которыми вяжут плоты на сплаве).
Малолетка завизжал, завопил:
— Ой, глаза!.. Глаза лопнули!
Юлик выдернул его из топки и выяснилось, что глаза у Ведьмы не лопнули, но ресницы и брови обгорели. После этого случая к Юлию никто не лез.
Ломали и не таких… Мой школьный товарищ, сын генерала авиации А. А. Левина, расстрелянного в июне 41 года, познакомился с делом отца — пробился-таки на Лубянку. Он сделал выписки из протоколов. Я читал, и плакать хотелось: какие люди! Боевые летчики, Герои, Дважды Герои Рычагов, Лактионов, Смушкевич, а с ними и сам Левин, признавались, что работали на немецкую разведку, что завербовали друг друга, что занимались вредительством, что… Господи!.. Шурик сделал выписку и из показаний Берии: «Его сильно побили» (это, кажется, про Лактионова). «Сильно…» Как же их лупцевали, что с ними вытворяли, если сломались все! Себя не так жалко, как их.
Замечено, что лейтенанты — ну, может быть, и капитаны — в лагере приживались, пробивались на хорошие должности. А подполковники и полковники — нет. Неужели, чем дольше в армии, тем меньше у офицера инициативы и энергии?
Мира Уборевич-Боровская рассказала мне недавно, что вернувшись из первого заключения, Якир и им со Светланой Тухачевской признался, что его в лагере завербовали. Каялся, плакал… В отношении же «диссидентского периода» Юлий Ким, я знаю, придерживается версии, не совпадающей с моей. Достаточно критично относясь к своему покойному тестю, он считает, что отбыв второй срок, Якир не стучал, а своей диссидентской деятельностью старался отмыть старые грехи. А что на Красную площадь не пошел — так это он просто струсил. Мне, честно говоря, не верится.
Не совсем к месту, но расскажу. В Минлаге мы познакомились с абсолютно русским человеком — курносым, белобрысым, окающим, — который по документам числился евреем. Он сам при первой паспортизации тридцатых годов просил вписать в пятую графу чужую национальность.
— А зачем? — спросил его Юлик.
Лже-еврей слегка смутился:
— Думал: вроде иностранец, девушки хорошо относятся.
(В те годы и советская власть неплохо относилась.)
Лагерное начальство с прямо-таки детской наивностью поощряло самые фантастические проекты зеков в надежде погреть руки на чужом костре. Так, на 3-м лаготделении Минлага заключенный художник Коля Саулов (ст. 58-1б, срок 25 и 5 по рогам) лепил из пластилина макет скульптуры «Флагман Коммунизма»: корабль, на носу Сталин в развевающемся чайльд-гарольдовом плаще, а по бортам — дети разных народов, в пол-сталина ростом, тянут к нему ручонки. Начальник шахты 13/14 дурак Воробьев освободил Саулова от других работ и даже дал ему двух подручных. Но неожиданная смерть флагмана испортила все дело.
Там же на 13/14-й был зек, составлявший словарь русского языка, где должны были разместиться все слова в алфавитном порядке — но не по первой букве, а по последней. Начальство и к этой идее проявляло благожелательный интерес. Мне она казалась бредом, но говорят, такие словари существуют.
Нормальному человеку, живущему в нормальном мире, эта готовность продаться представляется отвратительной. Но девушки попадали в ненормальный, уродливый мир с перевернутой моралью. И не надо строго судить безымянную сочинительницу частушки:
От барака до барака
Шарики катала.
Если б не было пизды,
С голоду б пропала!
Это не аморальность, это спасительный цинизм — близкий к юмору висельников. А кроме того, лагерные отношения между полами не проституция и никак уж не блядство. Скорее, это были браки по расчету — а иногда и по любви.
Беременели женщины не часто: и кормежка не та, и моральное состояние играет, наверное, роль. Но у бытовичек-малосрочниц была надежда на специальную амнистию для мамок. Время от времени такие амнистии случались.
В нашем лагере беременным было не так уж худо. На последних месяцах их переводили на легкую работу, давали дополнительное питание. Рожать они уезжали на Островное — лагпункт мамок. Там ребеночка помещали в Дом младенца за зоной. Мать водили кормить его положенное количество раз.
Плохое начиналось через 2–3 года, когда малыша разлучали с матерью и отправляли в детдом. Впрочем, адрес детдома матерям давали. Некоторые после освобождения разыскивали своих детей и забирали.
Только недавно я узнал, что этот текст «Журавлей» — несколько искаженное стихотворение Алексея Жемчужникова, написанное на берегах Рейна аж в 1871 году
Когда мы с Юликом встретились в «Минлаге», он припомнил эту историю по конкретному поводу. В Инте тоже стрелок охраны, краснопогонник, согрешил с заключенной. Но тут романтикой и не пахло, какое там — гиньоль!.. Женщина забеременела, рассказала об этом отцу будущего ребенка, и он запаниковал: в «Минлаге» ведь сидят враги народа, и она такая же. Его по головке не погладят… Чтоб избежать неприятностей, он выстрелил в нее — когда конвоировал бригаду. Выстрелил и передвинул колышек с табличкой «Не подходи, стреляю!»— так что женщина оказалась в запретной зоне: попытка к бегству. Она умерла не сразу, кричала, мучилась, а он, совсем ошалев, никому не давал подойти к ней — даже случившейся рядом надзирательнице. Так и погибла от потери крови… Мерзавца судили: слишком много было свидетелей.
Здесь я немного грешу против истины: Юлий Дунский и сам пытался покончить с собой — в кировском тяжелом лагере. Его совершенно несправедливо посадили в карцер. И он, вспомнив мой бутырский опыт, разломал стёклышко очков и вскрыл себе вену на локтевом сгибе. Ему это удалось лучше чем мне: он повредил еще и артерию. И развлекался тем, что сгибал и разгибал руку: разогнёт — кровь бьёт фонтанчиком на белёную стенку… Кровавый узор увидел, заглянув в глазок, надзиратель. К этому времени Юлик был уже без сознания. Его забрали в лазарет, с трудом выходили. Больше он этой попытки не повторял — до 23 марта 1982 года, когда, измученный болезнью, застрелился из охотничьего ружья.
