Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте

Еще раз благодарю Вас от всего сердца.

Вскоре после выхода второго издания романа сестры Шарлотта отправилась в гости к мисс Мартино.

Могу наконец написать тебе, дорогая Э., поскольку я далеко от дома и благодаря перемене места не чувствую больше – временно, по крайней мере, – той гнетущей душевной тяжести, которая, признаюсь, почти три месяца не давала мне поднять голову. Никогда не забуду эту осень! И дни, и ночи были ужасны. Впрочем, ты все понимаешь, и нет нужды развивать эту тему. Мое отвращение к одиночеству достигло предела, воспоминания о сестрах стали невыносимыми. Теперь мне лучше. Я приехала на неделю погостить к мисс Мартино. Ее дом очень мил, как внутри, так и снаружи, вполне благоустроен, все здесь превосходно по части чистоты и удобства. Гости наслаждаются полнейшей свободой: все, чем пользуется хозяйка, доступно и ее друзьям. Я встаю когда захочу, завтракаю одна (мисс Мартино поднимается в пять утра, принимает холодную ванну, затем гуляет при свете звезд и после завтрака садится в семь часов за работу). Утро я провожу в гостиной, а она – в своем кабинете. В два часа мы встречаемся, шьем, разговариваем и прогуливаемся вместе до пяти – это час ее обеда. Затем проводим вместе вечер; в это время она беседует легко и охотно, с полнейшей откровенностью. Я отправляюсь в свою комнату после десяти, а она еще пишет письма до двенадцати. Мисс Мартино кажется неутомимой как телом, так и духом; она способна трудиться бесконечно. Это великая и добрая женщина. Разумеется, у нее есть свои особенности, но среди них нет ничего такого, что могло бы меня рассердить. Она одновременно и тверда и мягкосердечна, и резка и нежна, и свободолюбива и деспотична. При этом она, по-моему, совершенно не догадывается о своем абсолютизме. Когда я говорю ей об этом, она горячо отвергает мои обвинения; мне остается только посмеяться. Она почти царит в Эмблсайде. Многие здешние дворяне ее недолюбливают, но зато простой народ относится к ней с большим уважением. <…> Вероятно, мне захочется побыть у тебя несколько дней, прежде чем ехать домой. Если ты не возражаешь, я приеду (если Богу будет угодно) в понедельник и останусь до четверга. <…> Мне действительно очень нравится здесь. Я познакомилась со множеством людей, и все они были необыкновенно добры ко мне; не последние из них – это семейство доктора Арнольда. Мисс Мартино я восхищаюсь безмерно.

Мисс Бронте посетила подругу, как и обещала в письме, но провела у нее только пару дней. Затем она вернулась домой, где ее поджидала всегдашняя неприятность – тягостная головная боль.

Эту боль было тем более тяжело терпеть, что приходилось активно заниматься домашними делами: одна служанка лежала больная в постели, а другой, Тэбби, уже перевалило за восемьдесят. Поездка в Эмблсайд сильно поддержала мисс Бронте, оставила у нее множество приятных воспоминаний, способствовала возникновению новых интересов, о которых она могла поразмыслить в одиночестве. В ее письмах встречается много мыслей о личности и доброте мисс Мартино.

Она, без сомнения, обладает выдающимися дарованиями, как умственными, так и физическими; и хотя я во многом не разделяю ее взгляды и считаю большинство ее суждений ошибочными, все-таки я не могу не относиться к ней с самым искренним уважением. Ее способность сочетать высочайшую умственную культуру с отказом выполнять приписываемые женщинам обязанности наполняет меня восхищением, а ее ласковая доброта вызывает искреннюю благодарность.

Мне кажется, что добрые и благородные свойства ее характера значительно перевешивают недостатки. Я привыкла судить о личности независимо от репутации человека, о практических делах – независимо от теорий и о природной сущности – независимо от усвоенных мнений. Личность, дела и характер Гарриет Мартино вызывают у меня живейшую симпатию и уважение.

Ты спрашиваешь, сумела ли мисс Мартино сделать меня сторонницей месмеризма?313 Вряд ли. Однако я слышала о чудесах его воздействия и не имею оснований совсем не доверять тому, что мне рассказывали. Я даже провела собственный эксперимент, и, хотя его результаты оказались не совсем ясны, можно предположить, что со временем я должна стать превосходным объектом. Вопрос о месмеризме без оговорок обсуждается в книге мисс Мартино; книга скоро выйдет в свет, и у меня есть нехорошее предчувствие по поводу манеры обсуждения других тем, имеющих меньшие основания для размышления.

Твое последнее письмо выражает столь искреннее и безусловное восхищение доктором Арнольдом, что тебе, наверное, будет небезынтересно узнать: во время моего последнего посещения мисс Мартино я еще раз посетила Фокс-Хау и его обитателей и целый день наслаждалась общением с вдовой и детьми одного из лучших и величайших людей нашего времени, обладавшего самыми почтенными и располагающими к себе качествами. Что касается моей доброй хозяйки, то я не могу найти достаточно высоких слов, когда говорю о ней. Хотя я не разделяю все ее взгляды – философские, политические и религиозные – и не принимаю ее теории, но тем не менее нахожу в ней самой благородство, величие, надежность, доброжелательность, настойчивость в достижении целей – все, что заслуживает самого искреннего уважения и любви. О ней надо судить не столько по ее сочинениям, сколько по ее поступкам и жизни – ничто не может быть лучше и благороднее. Она представляется мне добрым гением Эмблсайда, хотя не требует никаких почестей за свою неустанную филантропическую работу. Порядки в ее доме устроены самым восхитительным образом: она все делает хорошо, будь то написание исторических книг или обычные дамские занятия. Тут никто не позволит себе ни малейшего пренебрежения обязанностями, хотя она не слишком строга и не слишком придирчива: и слуги, и бедные соседи любят и уважают ее.

Однако было бы ошибкой петь ей одни дифирамбы из-за того, что на меня произвели глубокое впечатление ее умственные способности и моральные качества. Заблуждения также ей свойственны, хотя мне они кажутся очень незначительными по сравнению с ее достоинствами.

Твой рассказ о мистере А.314 полностью совпадает с тем, что я слышала от мисс М. Она также говорила, что безмятежность и мягкость (а не оригинальность и сила) – это главные его внешние черты. В ее описании он предстает как нечто среднее между древнегреческим мудрецом и современным ученым-европейцем. Возможно, я заблуждаюсь, но мне показалось, что под внешностью мраморной статуи скрываются застывшие вены и холодное, медленно бьющееся сердце. При этом он материалист, то есть невозмутимо отрицает всякую надежду на бессмертие и спокойно отвращается от Небес и жизни будущего века. Вот почему в моем отношении к нему присутствует некий налет раздражения.