Элизабет Гаскелл - Жизнь Шарлотты Бронте

Мисс Бронте напомнила мне свою героиню – Джейн Эйр. Она ниже среднего роста и двигается очень тихо, бесшумно, словно «маленькая птичка», как Рочестер называет Джейн, – если не брать во внимание, что все птички веселы, а в этот дом радость не входила с тех пор, как он был построен. В те времена, когда хозяин только женился и привез сюда свою невесту, и в те времена, когда в нем слышались детские голоса и топали маленькие ножки, – даже тогда заброшенное и переполненное кладбище и резкие порывы ветра заглушали веселье и счастье. Теперь же испытываешь горечь при виде этого миниатюрного создания, заживо похороненного в подобном месте, особенно когда думаешь о том, что в этой хрупкой оболочке заключена сила пламенной жизни, которую ничто не может потушить или охладить.

В одном из предшествующих писем мисс Бронте пишет о статье в «Палладиуме», которую считает заслуженным признанием достоинств «Грозового перевала» – романа, написанного ее сестрой Эмили. Ее собственные сочинения хвалили, причем со знанием дела, и Шарлотта была благодарна за это. Однако ее горячее сердце переполняла благодарность к тому, кто воздал должное умершей. Она всячески пыталась узнать имя автора статьи, и когда выяснилось, что это мистер Сидней Добелл, то немедленно внесла его в «род избранный»303 тех, кого Смерть сделала близкими.

Мисс Бронте с интересом следила за всем, что он писал, и вскоре между ними возникла переписка.

Мистеру У. С. Уильямсу, эсквайру

25 октября

Посылка с книгами пришла вчера вечером, и я, как обычно, должна признать, что Ваш выбор («Эссе» Джеффри, «Жизнь доктора Арнольда», «Римлянин»304, «Элтон Лок»305) – как раз то, что мне хотелось бы получить.

Вы пишете, что я не оставляю себе книг. Прошу прощения, мне стыдно своей жадности, но я задержала «Историю» Маколея306, «Прелюдию» Вордсворта и «Филипа ван Артевельде» Тейлора307. Я успокаиваю свою совесть тем, что две последние, поэтические, книги можно не считать. Для меня это удобная идея, я взяла ее из «Римлянина», и думаю, не стать ли ее адептом? Надеюсь, никто на Корнхилл не станет ее оспоривать и утверждать, что «поэзия» обладает какой-то ценностью для кого-либо, кроме изготовителей сундуков.

У меня уже есть «Эссе» Маколея, «Лекции по моральной философии» Сиднея Смита308, а также сочинение Нокса о расах309. Труд Пикеринга310 на ту же тему я пока не видела, нет у меня и всех томов «Автобиографии» Ли Ханта311. Однако, несмотря на это, я более чем достаточно обеспечена книгами на длительное время. Мне очень понравились эссе Хэзлитта.

Осень, Вы правы, выдалась очень приятной. И я, и мои одиночество и память часто наслаждались солнечной погодой во время прогулок по пустошам.

Я была несколько разочарована тем, что не пришли гранки «Грозового перевала»: меня одолевает горячечное нетерпение закончить его редактирование. Работа с рукописями и тому подобным не могла пройти для меня безнаказанно и не повлиять на мое настроение: меня ждали и светлые воспоминания, и горькие сожаления. Теперь, как и раньше, книги, присылаемые с Корнхилл, являются моими лучшими лекарствами. Они приносят мне утешение, которое вряд ли принесли бы книги, взятые в обычной библиотеке.

Я уже прочла бо́льшую часть «Римлянина». Многие пассажи в нем обладают воодушевляющей силой истинной поэзии, есть образы, исполненные великолепия, строчки, которые раз и навсегда запечатлеваются в памяти. Возможно ли, чтобы на небосводе появилась новая планета в то время, как все звезды быстро клонятся к закату? Мне кажется, дело обстоит именно так: у этого Сиднея или Добелла есть собственный голос, он ни у кого не заимствует и никому не подражает. Временами, правда, в «Романе» слышен Теннисон, а иногда и Байрон, но затем сразу следует новая нота. Нигде она не слышна яснее, чем в кратких лирических строках, которые звучат на собрании певцов, – нечто вроде заупокойной мессы по умершему брату. Эта музыка не только чарует ухо и ум, она успокаивает сердце.

Следующий фрагмент интересен тем, что передает ее мысли после прочтения биографии доктора Арнольда.

6 ноября

Я только что закончила чтение «Жизни доктора Арнольда» и хотела бы, отвечая на Вашу просьбу, выразить свои мысли по поводу этой книги, хотя задача кажется мне не из легких: мне не хватает уместных в этом случае понятий. Характер героя не таков, чтобы для него было достаточно пары хвалебных фраз; это характер неоднозначный, и чистый панегирик тут неуместен. Доктор Арнольд, по-моему, не был ангелом; его величие заключено в земные формы. Он мог быть суров и даже жесток, пристрастен и даже склонен к противоречию. Будучи сам неутомимым работником, он едва ли был способен понять или тем более потворствовать тем, кто в большей степени нуждался в отдыхе. Возможно, лишь одному человеку из двадцати тысяч дается такое трудолюбие, как у доктора Арнольда; он представляется мне величайшим тружеником. Его требовательность в этом отношении приводила к тому, что он бывал вспыльчив, строг и самоуверен, – эти качества являлись его немногочисленными недостатками (если только мы можем назвать недостатком то, что ни в коей мере не делает личность хуже, а только заставляет ее предъявлять слишком высокие требования к своим не столь сильным ближним). Далее идут только хорошие качества. О них ни у кого не возникает ни малейшего сомнения. В ком еще могли бы мы найти столь же образцово воплощенные чувства справедливости, твердости, независимости, серьезности, искренности?

Меня радует, что это еще не все. Помимо ума и безупречной честности, его письма и жизнеописание свидетельствуют, что он обладал необыкновенным чистосердечием. Без этого мы могли бы им восхищаться, но не любить, с этим же мы любим его от всей души. Благодаря сотне подобных праведников – а может быть, благодаря пятидесяти, или десяти, или даже пяти – спаслась бы любая страна, победило бы любое правое дело.

Кроме того, меня поразило, насколько счастливой была его жизнь. Счастье это, без сомнения, во многом обусловлено тем, как правильно он распорядился здоровьем и силой, дарованными ему Господом. Но немалую роль сыграло и то, что он был избавлен от тех глубоких и горьких скорбей, которые приходится претерпевать большинству смертных. Он женился именно на той женщине, на которой хотел жениться. Дети его были здоровы и подавали большие надежды. Его собственное здоровье не вызывало беспокойства. Все его начинания увенчивались успехом. И даже смерть оказалась добра к нему: как бы ни были мучительны его последние часы, они, по крайней мере, длились недолго. Благословение Господне, похоже, почило на нем от колыбели до могилы. И надо быть благодарным за то, что хоть одному из нас выпала подобная жизнь.