24 июня, тяжелобольным, он приехал в обитель Покрова Пресвятой Богородицы, что в 140 километрах от Парижа — в Бюси-ан-От. С ним туда последовала и М. Т. Волошина. День Шмелев провел в беседах. В девять вечера он лег спать, но вскоре матушка Феодосия и Мария Тарасовна услышали донесшийся из комнаты Шмелева шум, они поспешили к нему и увидели его лежащим на полу. Ему вводили камфару… но она не помогала. Его не стало в половине десятого.
Шмелев приехал в обитель умереть под покровом Богородицы. Это поразило матушку Феодосию. Наверное, не только ее.
Отпевали его 28 июня 1950 года в соборе Александра Невского на улице Дарю, похоронили на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа в могиле, где была похоронена его жена.
Еще накануне операции Шмелев — мы помним это — осознал, что в нем нет страха смерти. Почти за десять лет до этого он думал, что смерти — об этом он писал Ольге Александровне 20 марта 1940 года — страшатся все, даже святые, только как-то иначе, даже Толстой — от жадности к жизни и оттого, что обладал избытком воображения жизни. Но сам Толстой за шесть лет до своей смерти написал:
Смерть (и старость) не страшны и не тяжелы тому, кто, установив свое отношение к Богу, живет в нем, знает, что то, что составляет его сущность, не умирает, а только изменяется. И умирает и стареется легко тот, кто не только знает это, но верит в это, верит так, что живет этим, так живет, что старость и смерть застают его за работой. Всякий знает, что умереть легко и хорошо, когда знаешь, за что, зачем умираешь, и самой смертью своей делаешь предназначенное себе дело. Так легко умирают взрывающие себя или убитые в сражении воины. Так легко должны были умирать и умирали мученики, самой смертью своей служа делу всей своей жизни и жизни всего мира. Хочется сказать, что счастливы такие мученики, и позавидовать им, но завидовать нечего, во власти каждого в каждой жизни нести это мученичество в старости и смерти: умирать благословляя, любя, умиротворяя своими последними часами и минутами[659].
Слова эти целиком можно отнести к Шмелеву.
Свой «Центурион» А. М. Ремизов начал с утверждения о том, что «имя Шмелева большого круга и в России, и среди русских за границей»[660]. Карташев в опубликованной в «Возрождении» (№ 10, 1950) статье «Певец Святой Руси (Памяти И. С. Шмелева)» писал, что русское сердце, оторванное от героики житий святых, ищет святых светских; в противоположность тому, что писали о Шмелеве «академики от литературы». Он утверждал: Шмелев «спустился в недра русского простонародного церковного благочестия», и там о его творчестве судит «суд собора церкви народной», там его признали своим, «почти уже канонизировали», он признан учителем; его «Лето Господне» — что песня вифлеемского пастуха, которая когда-то «через народно-хоровое исполнение при храме превратилась в „Священное Писание“»; Шмелев будет пророком у церковных масс в послекоммунистическую эпоху, они бросятся к консервативному православию и бытовому — таков «азбучный закон реакции»[661].
P. S. Возможно, смерть Шмелева обострила чувство одиночества и суетности земного бытия не только у его друзей, но и у того, с кем он спорил, за чьим творчеством ревностно следил, кто на протяжении его долгой литературной судьбы был ему и спутником, и противником, — у Бунина. Шмелев нередко писал о том, что любовь читателей ценнее Нобелевской премии. Вот и Бунин в 1950 году написал, по-видимому, о преходящей Нобелевской победе и о будущем упокоении:
Был праздник в честь мою, и был увенчан я
Венком лавровым, изумрудным:
Он мне студил чело, холодный, как змея,
В чертоге пирном, знойном, людном.
Жду нового венка — и помню, что сплетен
Из мирта темного он будет:
В чертоге гробовом, где вечный мрак и сон,
Он навсегда чело мое остудит.
(«Венки»).
Стихотворение написано им в связи со своим восьмидесятилетием, а значит, через три с небольшим месяца после кончины Шмелева. Бунин умер в ноябре 1953 года, а 2 мая он записал:
Через некоторое очень малое время меня не будет — и дела и судьбы всего, всего будут мне неизвестны! И я приобщусь к Финикову, Роговскому, Шмелеву, Пантелеймонову!.. И я только тупо, умом стараюсь изумиться, устрашиться![662]
Разбирая архивы писателя, Милица Грин пометила, что это была последняя, найденная ею запись Бунина, сделанная «каким-то заострившимся почерком»[663]. Вот и Шмелев, получив из Парижа вести о болезни Бунина, написал Ильину 12 января 1948 года: «Видать, и мне пора помирать: ничего уже не радует»[664].
Основные даты жизни и творчества И. С. Шмелева
1873, 21 сентября (3 октября) — в семье московского подрядчика С. И. Шмелева и Е. Г. Шмелевой (из купцов Савиновых) родился И. С. Шмелев. Жил в родовом доме на Калужской улице.
1880 — смерть отца.
1884 — поступил в гимназию № 1, далее обучался в гимназии № 6.
1894 — поступил на юридический факультет Московского университета.
1895 — публикация первого рассказа «У мельницы». 14 июля женился на О. А. Охтерлони. В августе И. С. и О. А. Шмелевы отправились путешествовать в Валаамский Преображенский монастырь; перед путешествием получили благословение у старца Варнавы в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой лавры.
1897 — рождение сына Сергея. В том же году издана первая книга И. С. Шмелева «На скалах Валаама».
1898 — окончание университета, начало службы в московской адвокатуре.
1901 — переезд во Владимир; до 1907 года служба чиновником по особым поручениям Владимирской казенной палаты.
1905 — после долгого перерыва возвращается к творчеству: написан рассказ для сына «К солнцу» (опубликован в 1907).
1906 — с этого года в периодике начали печататься рассказы Шмелева. Публикация повести «Распад (Из воспоминаний приятеля)».
1909 — И. С. Шмелев становится участником литературного кружка «Среда».
1910 — вошел в товарищество «Знание».
1911 — публикация повести «Человек из ресторана». В том же году в печати появляется рассказ «Рваный барин».
1912 — опубликован неореалистический рассказ «Пугливая тишина». Организация «Книгоиздательства писателей в Москве». Здесь с 1912 по 1914 г. выходило восьмитомное собрание сочинений Шмелева.
1913 — написаны характерные для неореализма рассказы «Росстани», «Волчий перекат».
