Если бы в Германии могли предусмотреть русскую революцию, то возможно, что в 1917 году нам не пришлось бы прибегнуть к подводной войне как к последнему средству. Однако в начале 1917 года не было заметно еще ни одного внешнего признака русской революции. С другой стороны, официальные учреждения Германии, очевидно, не вполне отдавали себе отчет в разрушительном действии ошибок, совершенных нашей дипломатией в обращении с Вильсоном, в особенности от ноты по поводу «Суссекса» до мексиканской депеши; только эти ошибки сделали возможной ту ярость, с которой американский народ бросился в войну, столь чуждую его собственным интересам.
Трудно сказать, объявил ли бы я подводную войну в начале 1917 года, если бы являлся в то время ответственным руководителем и располагал всеми сведениями, которые тогда можно было собрать. Правда, наше запутанное положение едва ли оставляло нам другой выход, если мы хотели избегнуть окончательного краха. Ценность подводной войны успела уже значительно уменьшиться, а связанная с ней опасность возрасти. В качестве непосвященного частного лица я чувствовал, что война была начата с опасным опозданием, но мнения лиц, находившихся у дел, убеждали меня в том, что это средство можно и должно было испробовать{230}. И действительно, если бы мы в то время сосредоточили все наши силы на достижении этой цели, являвшейся нашим последним шансом, как это сделала Англия, чтобы воспрепятствовать подводной войне, если бы мы поддерживали в нашем народе стойкость, а не подавляли ее, мы достигли бы если не победы, которую обеспечивала нам своевременно (в 1916 году) начатая подводная война, то по крайней мере приемлемого мира. Поздней осенью 1916 года верховное командование было убеждено в том, что, несмотря на все трудности, подлодки еще наносили Англии настолько чувствительные удары, что весной 1919 года можно было ожидать значительного увеличения готовности ее к миру. Подводной войной пожертвовали в самый неблагоприятный для нас момент – в октябре 1918 года, когда значительное увеличение количества подлодок позволяло пустить ее на полный ход. Весь флот питал такую крепкую веру в плодотворность этой тяжелой и опасной работы, поглотившей его лучшие силы, что внезапное прекращение подводной войны еще до заключения перемирия, основанного на предварительных условиях мира, имело гибельные последствия для морального состояния всего личного состава. Моряки почувствовали себя обманутыми, когда имперское правительство по требованию Вильсона отказалось от этого важнейшего в то время орудия войны. Это разочарование и упадок духа явились одной из причин того, что доверие матросов к своему начальству было поколеблено.
Для достижения приемлемого мира нам недоставало лишь немногого. Если мы не сумели его добиться, то виноваты в этом отнюдь не вооруженные силы. Когда Гинденбург и Людендорф были, наконец, призваны к руководству армией, последняя уже не могла обеспечить такой мир. Морские силы дважды имели возможность подвести нас вплотную к приемлемому миру – осенью 1914 года с помощью надводного флота и, по всей вероятности, также и весной 1916 года с помощью подлодок. Всего ужаснее в нашем нынешнем положении – это сознание, что мы могли избежать его не только политическими, но и военными средствами.
Германский народ не понял значения моря. В роковой для него час он не использовал свой флот. Ныне я могу только поставить этому флоту надгробный памятник. В своем быстром восхождении к мировому могуществу и еще более быстром падении, вызванном временным ничтожеством его политики и недостатком национального чувства, германский народ пережил трагедию, равной которой не знает история.
Обозревая трагическую судьбу нашего флота, неотделимую от судьбы народа, можно прийти к выводу, что всякая попытка какого-либо европейского государства добиться равноправия с Англией на море заранее обречена на неудачу. Однако я полагаю, что обстоятельное и беспристрастное историческое исследование не может прийти к такому окончательному выводу.
Испания была владычицей мира, в то время как Англия превращалась в борьбе против ее серебряного флота – Westward Ho! {231} – из земледельческой страны в пиратское государство и в конце концов уничтожила великую Армаду. Испания могла завоевать и некоторое время удерживать за собой заморские владения, но ей не хватало торговой предприимчивости – второго важнейшего условия для достижения длительного могущества на море.
Голландия обладала богатейшей торговлей и этим разожгла алчность Англии. У нее был также хороший военный флот, который однажды под командой Рюйтера навел пушки на Лондон и дал ей справедливый мир. Но Голландия была мала и не имела собственного хинтерланда. Германия лежала, растерзанная Тридцатилетней войной, а Людовик XIV совершил великую историческую ошибку, ударив в тыл своему естественному союзнику. Возможно, впрочем, что Нидерланды смогли бы продержаться дольше и дотянуть до того времени, когда в лице Германии для них вырос бы новый союзник, если бы амстердамские mynheers{232} не придавали чрезмерного значения своим ежегодным барышам и не сидели, сложа руки, на мешках с перцем.
Несмотря на настойчивые увещания своего великого адмирала, они допустили упадок своего морского могущества в мирное время и тем самым привели к упадку самое Голландию.
Рост морского могущества Франции был подвержен колебаниям, обусловленным ее внутренним положением; она неоднократно сходила с пути Ришелье и Кольбера. Тем не менее перед революцией морское могущество Франции стояло наравне с английским. В значительной степени благодаря ему Вашингтону удалось завоевать свободу Америки. Сюффрен уравновешивал англичан в Индии, а Средиземное море было по преимуществу французским. Революция уничтожила морское офицерство и сделала негодными корабли и личный состав. Тогда Наполеон убедился на собственном опыте, что даже его энергия и гений не могли мгновенно создать морское могущество, и численно превосходящий франко-испанский флот был уничтожен превосходившим его по своим качествам флотом Нельсона с его band of brothers{233}.
После этого морской престиж Англии пережил весь XIX век.
На пороге XX века Германия обладала всеми основными предпосылками для приобретения значения на море: торговлей мирового масштаба и энергичной промышленностью, гигантское развитие которой происходило даже слишком быстро, военным искусством, организаторским талантом и трудолюбием, государственной мощью и патриотизмом. Ей был предоставлен лишь короткий срок, чтобы наверстать давно упущенное. Однако мы были уже близки к нашей мирной цели, когда роковая политика бросила нас в войну против четырех сильнейших морских держав Европы, из коих одна Англия была вдвое сильнее нас. С самого начала мы не могли рассчитывать на полную победу, на подавление Англии, однако я считаю возможным высказать убеждение, что при всем том наши морские силы были достаточно хороши и сильны, чтобы заставить Англию заключить с нами такой мир, который позволил бы нам залечить полученные тяжелые раны. Чтобы достичь этого, необходимо было полностью уяснить себе сущность направленной против Германии войны на истребление, сообразоваться с этим в войне и политике и прежде всего пустить в ход наши морские силы – без всяких ограничений и под единым руководством. Общее положение не позволяло нам упускать благоприятных возможностей.
