Французы, по обыкновению, валили густыми массами. Русские местами были разрезаны и окружены. Гренадерский полк А.Г. Розенберга отстреливался последними патронами с фронта и с тыла. Александр Васильевич показал старому товарищу, заикнувшемуся было об отступлении, на большой валун: «Андрей Григорьевич!.. Подымите этот камень. Не можете? А? Ну, так вот так же нельзя отступить русским! Ступайте, помилуй Бог, ступайте. Держитесь крепко! Бейте! Гоните! Мы — русские!»
— Неприятель силен… — сказал и князь Багратион.
— Коня! — крикнул Суворов. Он сам собрал и повел в атаку отступивших казаков и егерей. При отчаянном неравенстве сил русские ударили столь крепко, что неприятель принял их за свежее подкрепление и начал отход. «Это сражение было самым жарким: вся река Треббия была в огне, и только высокая храбрость нашей армии могла победить противника, дравшегося с отчаянным сопротивлением», — писал Суворов{163}.
Французы уже потеряли 1100 человек убитыми, 660 пленными и 3 знамени. Но они все еще считали себя лучшими солдатами в мире — и вновь двинулись в атаку. Тогда «два раза прогнанный неприятель перешел опять реку и атаковал левый фланг генерал-майора Далгейма, но… Багратион с авангардом и полк Розенберга обратились быстро к тому месту, совершенно разбили неприятеля, прогнали на ту сторону реки».
Прибывшие от Меласа эскадроны князя Лихтенштейна помогли центру русских отбросить врага. Затем лихие конники вернулись помочь Меласу, размышлявшему над ответом Суворова. «Куда отступать? — спрашивал педантичный старый вояка. — Нас обходят!» «В Пьяченцу», — отвечал фельдмаршал. Но ведь она была точно в тылу французов!
Мелас сдерживал наступление французов через реку огнем «больших пушек». С возвращением конницы Лихтенштейна он решился. Развернув знамена, с музыкой, австрийцы двумя колоннами пехоты и 2-мя тысячами кавалерии пошли в наступление через реку. Хотя атака была отбита, ее чрезвычайная храбрость травмировала чувствительные сердца французов. Когда такое деется, надо отступать! — решил их военный совет. «Скоро догоняя, храбро поражать!» — приказал Суворов.
Французы утратили боевой дух. Битва была выиграна. Армия Макдональда потеряла половину состава: 6 тысяч убитыми и более 12 тысяч пленными, в их числе 4 генерала, 510 штаб- и обер-офицеров, много пушек и 7 знамен. Более 4 тысяч пленных были раненными: Суворов приказал эвакуировать их в Кремону и лечить (Д IV. 214).
В результате энергичного преследования армия французов разбежалась. Отборные части старых революционных войск, которыми Макдональд хотел прикрыть свое отступление, были истреблены: казаки «400 скололи», «в плен взята половина бригады, т.е. около одной тысячи человек вместе с командующим и всеми офицерами» (Д IV. 197, 215). Поляки перестали существовать как соединение: из 2-х тысяч их осталось 300 человек. На следующий день после битвы сдалась Туринская цитадель. Французов в Италии охватила паника. У союзников было убито 900, ранено 4 тысячи человек, из них 680 и 2088 русских. Ранены были генералы Повало-Швейковский, Багратион и Дальгейм. Суворов в сложных условиях, при численном превосходстве неприятеля на треть, доказал, что его военная наука не имеет себе равных в Европе, что она годится не только для русского, но и для австрийского солдата.
Благодаря горячности французов Суворов мог отыграть потерянное на осадах крепостей время. Пленных генералов он вновь отпускал в Париж… Раненный при Треббии Макдональд был отозван именно туда. Страшный разгром не поставили в вину будущему маршалу Франции только потому, что и опытного Моро вскоре постигла та же участь. Не успев на подмогу Макдональду, тот был застигнут Суворовым во время опрометчивого наступления.
«Фортуна имеет голый затылок и на лбу длинные, висящие волосы, полет ее молниеносен; не схвати за волосы — уже она не возвращается»
После Треббии австрийские войска остановились на отдых. Русские гнали и истребляли врага трое суток, до 11 июня, когда Суворов получил сведения о выдвижении с гор армии Моро. Несмотря на зажженный ему «зеленый свет», осторожный француз не бросился на помощь армии Макдональда, но направился к Алессандрии, под которой фельдмаршал оставил армию Бельгарда. 12 июня, убедившись, что «Макдональд более чем разбит», Суворов поспешил к Бельгарду, чтобы «поставить неприятеля между двух огней» (Д IV. 200, 201). 14-го он узнал, что хитроумный Моро отступил в горы (Д IV. 213). Следовало готовить решительное наступление через Аппенины к Генуэзской Ривьере. Там оставалась французская армия, все еще угрожавшая Северной Италии. Оттуда нужно было вступить во Францию, чтобы не дать Директории времени собраться с силами и стремительным ударом покончить с войной на земле противника.
В этот переломный момент кампании император Франц запретил наступление: «О наступательном движении армии моей через Валис и Савойю во Францию теперь решительно и помышлять не должно… Также не могу никак дозволить, чтобы какие-либо войска мои, впредь до особого моего предписания, употреблены были к освобождению Рима или Неаполя». Более того, он обязал Суворова не давать сражений врагу без разрешения из Вены!{164}
На свой взгляд, австрийский император и его гофкригсрат действовали разумно. Союзным войскам в Северной Италии было предписано, не рискуя, взять еще занятые французами крепости, чтобы закрепить завоевания Австрии. Просто австрийцы не предупредили Суворова и императора Павла I о своем намерении присвоить Северную Италию, которую русские пришли освобождать! Русских хотели «втемную» использовать как орудие, которое затем легко выбросить. Так в конце концов и произошло.
Но это была не главная беда. Австрийцы, боясь французов, даже временами находясь в панике от излишне рискованных, на их взгляд, действий Суворова, которого спасало, по словам императора Франца, его «часто испытанное счастье», наивно полагали, что могут удержать свои завоевания и без русских, воюя осторожно и по правилам. В условиях, когда война вышла на качественно новый уровень, это означало неминуемый разгром.
Австрия могла избежать гибели, не мешая Суворову победно завершить его молниеносную кампанию. Это не стоило бы Францу ничего. Русские не были заинтересованы в завоеваниях на Западе. Император Павел мечтал лишь освободить от французов Мальту, чтобы восстановить там рыцарский орден. Правда, на освобожденных от французов греческих островах адмирал Ушаков поддержал республику, а Суворов видел Италию свободной, под властью ее собственных монархов. Но даже русский идеализм австрийцы и англичане могли преодолеть, позволив Суворову победить Директорию и уничтожить европейскую войну. Ради этой святой цели фельдмаршал пожертвовал бы даже своими иллюзиями.
