Разве не поставил вождь этим в идиотское положение всю горемычную творческую интеллигенцию Москвы, рукоплескавшую «врагу народа», присланного в ЦДЛ самим Вождем и Учителем? И разве не поставил Вождь и Учитель в такое же идиотское положение и самого себя?
Ведь тут же пошли пересуды шепотом: значит ли это, что левая рука Хозяина не знает, что делает правая? Значит ли это, что Хозяин был не в курсе предстоящего ареста Кольцова? Значит ли это, что всем в стране верховодит Берия? Значит ли это, что Берия умышленно поставил Вождя в неловкое положение, арестовав того, к кому Вождь явно благоволил? Ну и масса других вопросов, слухов, домыслов и предложений!
Константин Симонов в своей последней книге воспоминаний «Глазами человека моего поколения» пишет о том, что никто из людей, с которыми он, Симонов, тогда в 1938 году общался (московские писатели, актеры, т. е. та самая интеллигенция), никто из них не поверил, что Кольцов мог быть врагом народа. Никто!
Фадеев, по свидетельству Симонова, даже счел нужным намекнуть об этом Сталину. Сталин выслушал его и при следующей встрече дал Фадееву несколько листков с протоколами допросов Кольцова, чтобы тот показал их «тем, кто не верит».
Значит, читали «наверху» протоколы показаний, сконструированных Кольцовым так, чтобы их истинный смысл поняли люди, обладающие хотя бы способностью логически мыслить. Читали, но не поняли или не захотели понять.
Еще мальчишкой я, читая старые газеты с отчетами об открытых судебных процессах, поражался, что подсудимые называли себя оскорбительными именами — «я, как бешеная собака, старался навредить социализму», «да, я, будучи коварнейшим врагом советской власти, делал все, чтобы…» и т. п. (не ручаюсь за точность цитат, но ручаюсь за точность стиля «раскаяния»).
Так не мог говорить обвиняемый — это было понятно даже мне, мальчишке. Так мог говорить или писать о нем (или для него) не очень грамотный следователь или очень неталантливый журналист. В этом чувствовалась грубая фальшь.
Но этого не чувствовал Сталин.
Если бы почувствовал — не поздоровилось бы людям, которые написали такие «покаянные» речи подсудимых.
Мне хочется посоветовать читателю: вернитесь к страницам этой книги, где напечатаны фельетоны, очерки и письма Кольцова, писанные в двадцатых и тридцатых годах (не вошедшие в собрания его сочинений, изданных после его реабилитации в 50-х годах). Вернитесь к этим страницам и перечитайте их. Вы еще раз убедитесь, каким «талантливейшим чудаком» (слова Горького о Кольцове) был этот необыкновенный человек.
Этот чудак был не только талантливейшим, но и очень умным, много повидавшим и много понимавшим человеком, преданным идеям социализма. У него был только один изъян. Как ни странно, он был еще и наивным человеком (талант и наивность часто существуют вместе). Он наивно надеялся на здравый смысл и хотя бы относительную порядочность людей «наверху».
Вот все, что я хотел сказать в своем послесловии. Добавлю только одно. Мы, читатели, должны поблагодарить создателей этой книги за гражданский подвиг.
Генрих Боровик
Братья Борис и Михаил. 1908 г. Семья Фридляндов: отец Ефим Моисеевич, Борис, мать Рахиль Савельевна, Михаил. На Тверском бульваре. 20-е годы. Слева направо: С. Буданцев, Е. Зозуля, Ю. Саблин, М. Кольцов, Л. Никулин, Сусанна Марр. М. Кольцов в юности. М. Кольцов, Н. Беляев, Б. Ефимов, 20-е годы Апрель 1924 г. Годовщина журнала «Огонек». Сидит второй слева — М. Кольцов. М. Кольцов. К середине 20-х годов М. Кольцов становится одним из ведущих сотрудников «Правды». На фото он рядом с М. И. Ульяновой. В это время еще можно было без опаски подшучивать над тем, как «нянчится» с рабкорами М. И. Ульянова. Дружеский шарж Б. Ефимова Участник рекордного перелета над Европой на самолете «Крылья Советов». Первым из советских журналистов он совершил в воздухе «мертвую петлю». В 1926 году на одном из первых самолетов М.Кольцов перелетел через Черное море в Анкару. В Риме после перелета. М.Кольцов, М. Громов беседуют с адъютантом Муссолини графом Рабилантом (крайний справа). Журналист-летчик предложил построить гигантский самолет «Максим Горький», на борту которого были бы редакция и типография. Авиационные заслуги М. Кольцова получили необычное для журналиста признание: приказом Реввоенсовета ему было присвоено звание летчика-наблюдателя. На переднем плане: К. Ворошилов, Я. Гамарник и М. Кольцов. Михаил Ефимович выступил с инициативой создать целую агитэскадрилыо из самолетов «Правда», «Известия», «Крокодил», «Комсомольская правда» и даже «Пионерская правда». Он был назначен командиром этой эскадрильи. М. Кольцов, которого называли «писателем в газете», принимал активное участие в основании Союза писателей СССР. Слева направо: М. Кольцов, М. Горький, Д. Бедный. М. Кольцов — председатель Иностранной комиссии Союза советских писателей. Слева направо: Жан-Ришар Блок, Илья Эренбург, М. Кольцов. 1935 г. Конгресс писателей в Париже. Слева направо: М. Кольцов, Ж.-Р. Блок, Л. Арагон, А. Мальро. М. Кольцов показывает Анри Барбюсу самолеты эскадрильи. М. Кольцов и Бернард Шоу. 1937 г. Двадцатипятилетие газеты «Правда». В президиуме — справа налево: Н. Хрущев, М. Кольцов, Л. Мехлис. С. Прокофьева и М. Кольцов на собрании историков-марксистов в Комакадемии. С метростроевцами. 1935 г. С братом на военных маневрах под Киевом. Вместе с Р. Карменом в Бильбао. В Испании. На командном пункте генерала-республиканца Клебера. Г. И. Петровский вручает М. Кольцову орден боевого Красного Знамени. Испанский дневник. Жена М.Кольцова Мария Остен. 1941. Тюремное фото Марии Остен. В тюрьме. Памятный знак на месте захоронения № 1 на территории Донского монастыря. Встреча на Белорусском вокзале в 1937 году. Рядом с Кольцовым его племянник Миша, автор предисловия к этой книге.
