Татьяна Никулина тоже преобразилась: она сидела в зале в платье в черно-белую мелкую клетку и лупила своего мужа уже не авоськой с апельсинами, а элегантной сумочкой.
«Сценку на лошади» клоуны показывали до тех пор, пока Никулина еще не знали в лицо. Как только он стал известным артистом (во многом благодаря кино), сценка умерла сама собой: Никулина сразу узнавали, и вся прелесть мистификации исчезала. Но пока «Сценка» шла, она менялась, «росла» по мере того, как Никулин и Шуйдин накапливали мастерство. Ведь сначала «Сценка на лошади» продолжалась две минуты, а в последние годы — десять! В ней не только увеличилось количество трюков, но, главное, углубились, уточнились характеры героев. Более того, появились новые действующие лица, а именно, жена одного из горе-«наездников». Лев Дуров рассказывал: «Однажды я стал свидетелем настоящей массовой истерики. Был общественный просмотр новой цирковой программы. Отскакали наездники. "Ну, кто хочет быть артистом?" — спрашивает коверный. И вытаскивает из зала человека в замасленном бушлате, в замызганной ковбойке, тельняшке, сломанный козырек на мичманке, кирзовые сапоги. И когда вышло это существо и стало в ужасе озираться, зал потихоньку начал хрюкать. Потому что такого лица, таких глаз просто быть не могло. А женщина, которая сидела рядом с ним, с авоськой, в которой лежали колбаса и апельсины, говорит на весь зал: "Куда пошел? Сиди. Тоже мне, артист". Это была Юрина жена Татьяна, которую тоже никто еще не знал. А дальше началось… Наездники его подсаживают на лошадь, он переваливается, падает лицом в опилки. Как он их вынимал, как складывал куда-то, как долго их рассматривал и задумчиво жевал… Я видел много подсадок, но такой оригинальной и веселой, как эта, не помню. Хрюканье перешло в массовую истерику. Напротив меня в ложе сидел Михаил Иванович Жаров. Он стал фиолетовым, он хрипел, он выпадал из ложи! Его затаскивали обратно, и он, показывая рукой на Никулина, что-то хотел сказать, но получалось только: "Ва-а, ва-а, ва-а". И как это часто бывает, внезапно шум зала стих, воцарилась секундная пауза, и все услышали, как Жаров говорит: "Ой, я описался!" В том-то и дело, что не обманул. Но и все были на грани. В антракте бросились в туалет, не разбирая, где "М" и где "Ж". И я тогда, помню, подумал: ну не может быть такого артиста»…
Между прочим, дебют Кудрявцева с медведем Гошей состоялся всего лишь за год до московского фестиваля, в 1956 году, в одном из сельских клубов Молдавии.
Диаметр арены в цирке на Цветном — ровно 13 метров. Поэтому число «13» никто в старом Московском цирке не считает несчастливым.
Медведь Гоша благодаря своим исключительным талантам приобрел со временем всемирную известность, и когда Московский цирк приехал в 1965 году на гастроли в Нью-Йорк, местные журналисты попросили взять у Гоши интервью. В Америке тогда в ходу была шутка, что президенту Линдону Джонсону надо бы взять вице-президентом русского чудо-медведя Гошу: он умный и к тому же ездит на мотоцикле, что привлечет молодежь. Из воспоминаний Юрия Никулина: «У клетки с Гошей собралось с десяток журналистов. Перед ними красный от смущения дрессировщик Иван Кудрявцев. Щелкают фотокамеры. Первый вопрос:
— Хотели бы вы, мистер Кудрявцев, чтобы вашего медведя Гошу избрали вице-президентом?
Иван на минуту задумался. Дирекция заволновалась: Иван не очень разбирался в тонкостях политики, да и говорун был неважный. Но вдруг он выпрямился и, по-сибирски окая, твердо сказал:
— Я не согласен, чтобы Гоша был президентом. У вас тут в Америке президентов убивают, а Гоша мне для работы нужен».
Георгий Семенович Венецианов, в молодости гардемарин, держал в цирковых конюшнях собственную лошадь и совершал на ней ежедневные прогулки по городу. Ленинградцы, жившие в районе Летнего сада, недалеко от которого расположен и Ленинградский цирк, любили рассказывать о своих случайных встречах со статным пожилым наездником.
Татьяна Николаевна Никулина определила сценическое амплуа Юрия Владимировича коротко: «Он простак, но — хитрый».
Поиски своего грима Никулин и Шуйдин вели еще во время работы у Карандаша. Уже тогда они постепенно шли к тому, чтобы не использовать нарочитый грим, а в сценке «Маленький Пьер» выступали вообще без грима.
Реприза «Телевизор», в которой клоуны переключают каналы на воображаемом телевизоре, сопровождалась фонограммой хоккейного матча и песней из кинофильма «Семнадцать мгновений весны». В репризе «Квартира» комната являлась полнейшей условностью — ее периметр был выложен канатом на манеже. Под фонограмму звуков взлома в квартиру со спящей старушкой (Татьяна Никулина) проникали два вора (Никулин и Шуйдин). Старушка просыпалась и в ужасе принималась «кричать»: она в немом крике округляла рот — и на весь цирк раздавалась сирена.
Однажды, еще будучи учеником Карандаша, Юрий Никулин зашел с ним на рынок, где Карандаш увидел в хозяйственном ларьке много чугунков. Карандаш взял один, пощелкал по нему пальцем, и чугунок мелодично зазвенел. Карандаш, который никогда не скупился на реквизит, даже если не знал еще, что он с ним будет делать, купил дюжину этих чугунков. Ему хотелось сделать с ними какую-нибудь музыкальную репризу. Шуйдин потом в слесарной мастерской цирка долго снимал с них напильниками слой металла, добиваясь, чтобы каждый издавал определенную ноту, надеясь, что из семи горшочков составится октава. Ничего не получилось. Шуйдин сточил чугунки до дыр, и Карандаш их выбросил.
Из воспоминаний Юрия Никулина: «В одном из летних цирков, когда Миша-"спекулянт" вырвал букет из рук Татьяны и унес его с манежа, из первого ряда поднялась зрительница, смело перешагнула барьер и вручила мне букет гораздо лучше бутафорского. Я растерялся. Публика в зале засмеялась. То ли думали, что так и надо, то ли по моему растерянному виду поняли, что всё это сюжетом не предусмотрено. Неуклюже потоптавшись несколько секунд, я подбежал к женщине, сунул ей обратно цветы и кинулся догонять Мишу.
— Что ты там делал? — прошипел Миша, помогая мне в темном проходе снять брюки.
— Потом, потом скажу, — успел ответить я и побежал к влюбленной уже с нашими цветами. Конечно, финал номера в тот вечер был подпорчен»
