Быт парижской квартиры в дни послевоенной разрухи был нелегким, и это сказывалось на здоровье Бунина. Теперь главной заботой было чем и как топить. С юга получили две печки; в подвале лежали палки на «растопку». Получали по карточкам «несколько сот килограммов угля» и на Ивана Алексеевича четыреста кило дров. В комнате Веры Николаевны печки не было, и свое одеяло она отдала Яну, надеясь на свою меховую шубу; «буду как медведь, — пишет она в указанном выше письме, — лежать и сосать лапу… Ян очень волнуется и что-то предпринимает». Здоровье Веры Николаевны стало хуже: ослабело сердце, «общая слабость, бледность и худоба ужасные…» [989].
Кабинет Бунина был и его спальней. Там стояли «простой стол, железная кровать, прикрытая зеленым солдатским грубым одеялом, два стула и старое продавленное кресло», — писал А. Седых 19 сентября 1966 года.
Много радости давало общение с друзьями; в их кругу Бунин преображался, блистал остроумием, уморительно изображал в лицах тех, о ком что-либо рассказывал, — был тот Бунин, какого Станиславский и Немирович-Данченко приглашали в труппу Художественного театра. В один из дней ноября у профессора В. Б. Ельяшевича — Зайцевы, архимандрит Киприан (К. Э. Керн), Таганцев. Было весело. Иван Алексеевич «смешил всех до слез в буквальном смысле этого слова» [990].
Деньги как-то добывались. Более тридцати тысяч франков дал вечер Бунина 9 июля 1945 года, он прошел успешно. Изредка получались гонорары за рассказы, за переводы, потом выйдут книги. Случайные заработки бывали у Веры Николаевны: сейчас она давала уроки русского языка одному ученому французу; к ней приходили ученики на уроки — готовились к экзамену по русскому языку. Иногда для денег «стучала на машинке».
Приходили посылки с продуктами из США, в частности от М. С. Цетлин, М. А. Алданова, Н. И. Кульман, ПЕН-клуба, деньги от Александры Львовны Толстой из фонда Толстого. В посылках Вера Николаевна иногда получала что-нибудь из одежды.
Приходилось терять одного за другим тех, кто вошел в жизнь Бунина. Скончались Мережковский, Бальмонт. Девятого сентября 1945 года взволновала весть о смерти 3. Н. Гиппиус. Вера Николаевна поторопилась на квартиру Зинаиды Николаевны; «поклонилась ей до земли, поцеловала руку <…> Пришел священник, отец Липеровский. Через минуту опять звонок, и я увидела белое пальто — дождевик Яна. Я немного испугалась. Он всегда боялся покойников, никогда не ходил ни на панихиды, ни на отпевания. Он вошел, очень бледный, приблизился к сомье, на котором она лежала, постоял минуту, вышел в столовую, сел в кресло, закрыл лицо левой рукой и заплакал. Когда началась панихида, он вошел в салон <…> Ян усердно молился, вставал на колени. По окончании подошел к покойнице, поклонился ей земно и приложился к руке. Он был бледен и очень подтянут» [991].
Радио из Москвы сообщило 24 февраля 1945 года о смерти А. Н. Толстого.
Бунин, на пороге его 75-летия, обдумывал планы радикального изменения своей жизни. Алданов звал в Америку.
«Чем же мы там будем жить: совершенно не представляю себе! — писал он в ответ 28 мая 1945 года из Парижа. — Подаяниями? Но какими? Очевидно, совершенно нищенскими, а нищенство для нас, при нашей слабости, больше уже не под силу. А главное — сколько времени будут длиться эти подаяния? Месяца два, три? А дальше что? Но и тут ждет нас тоже нищенское, мучительное, тревожное существование. Так что, как ни кинь, остается одно: домой. Этого, как слышно, очень хотят и сулят золотые горы во всех смыслах. Но как на это решиться? Подожду, подумаю… Хотя, повторяю, что же делать иначе?
Здесь, как вы, верно, уже знаете, стали выходить „Русские новости“ (еженедельно). Я дал в первый номер рассказ. Газета приличная. И вообще — ничего не поделаешь…» [992]
Алданов сожалел о разлуке с Буниным в случае его отъезда в Москву. «Марья Самойловна (Цетлин. — А. Б.), — писал он Бунину 30 мая 1945 года, — чуть не заплакала, когда я сегодня ей прочел ваше письмо. Она только восклицала: „Это безумие!“, „Боже мой!“» [993]
Осенью 1945 года по указанию из Москвы Бунин был приглашен в советское посольство в Париже. Старший советник посольства А. А. Гузовский известил, что господин посол желает с ним познакомиться; была прислана машина, и Иван Алексеевич поехал. Бывший посол СССР во Франции А. Е. Богомолов рассказал автору этой работы о своей встрече и беседе с Буниным. Он пригласил Ивана Алексеевича к себе на завтрак:
«Бунин пришел. В оживленной беседе с ним, касавшейся как политических, так и других вопросов, я спросил Ивана Алексеевича, как он относится к Советскому Союзу и предполагает ли он вернуться в СССР. И. А. ответил, что к Советскому Союзу, разгромившему гитлеровцев, он относится с большой симпатией и благодарит за любезное приглашение вернуться в СССР. И. А. очень одобрительно отозвался о факте возвращения Куприна на родину и о том, как его приняли в Москве. Что касается себя самого, И. А. заметил, что он подумает относительно перспективы возвращения в СССР, добавив, что он больше всего беспокоится о том, сколько времени ему понадобится на то, чтобы изучить так Советский Союз, чтобы слияние с советской тематикой и советскими писателями было бы для него органичным» [994].
Визит Бунина вызвал в определенных кругах русской эмиграции в США раздражение. Об этом сообщал Бунину Алданов в письме 5 января 1946 года.
Когда вышла моя книга, писатели-эмигранты рассказ Богомолова о визите Бунина сочли не совсем верным. Бунин говорил друзьям о своем посещении посольства тоже по-другому. Он писал Алданову, что вел с послом «в течение получаса совершенно не политическую беседу — только светскую — и откланялся, после чего заболел уже основательно, слег — и все имел слухи, будто я потому был в посольстве, что собирался в Россию» [995]. Это был единственный визит в посольство. Н. Н. Берберова придумала, будто он бывал у посла несколько раз. А придумала она это — и еще иное несуразное — оттого, что Бунин непочтительно отзывался о ней, «мыслившей очень по-немецки» — как и некоторые другие писатели — во время гитлеровского нашествия; она в письмах предлагала ему издать свои книги в оккупированном Киеве. Бунин написал на нее ядовитую эпиграмму, послал Цвибаку, а тот дал читать другим.
Н. Я. Рощин — Капитан, как именовал Бунин в письмах этого бывшего капитана белой армии, даже солгал, будто Бунин побывал в Москве. На деле только предлагали ему полет в Москву на две недели, но Иван Алексеевич не думал о такой поездке, которая, несомненно, стала бы для него ловушкой. Вера Николаевна пишет в дневнике: «…Капитан дал интервью, где сказал, что Ян едет в СССР, как и Волконские и другие представители аристократии. Почему он все врет? Трудно понять <…> Я очень рада, что Рощина больше здесь нет. Рада, что он не виделся с Яном перед отъездом, а то наплел бы невесть что» [996].
