Н. Я. Рощин — Капитан, как именовал Бунин в письмах этого бывшего капитана белой армии, даже солгал, будто Бунин побывал в Москве. На деле только предлагали ему полет в Москву на две недели, но Иван Алексеевич не думал о такой поездке, которая, несомненно, стала бы для него ловушкой. Вера Николаевна пишет в дневнике: «…Капитан дал интервью, где сказал, что Ян едет в СССР, как и Волконские и другие представители аристократии. Почему он все врет? Трудно понять <…> Я очень рада, что Рощина больше здесь нет. Рада, что он не виделся с Яном перед отъездом, а то наплел бы невесть что» [996].
По словам Бунина, его визиту «придано до смешного большое значение: был приглашен, отказаться не мог, поехал, никаких целей не преследуя, вернулся через час домой — и все… Ехать „домой“ не собирался и не собираюсь» [997].
Относительно отъезда в Москву были только раздумья Бунина, которыми он в письмах делился с Алдановым. Он писал Марку Александровичу: «…Я сделал то, что, не знаю, как бы другой сделал — истинно, в самые последние годы, а может быть дни своей жизни, нищий, старый, отказался от большого богатства, от всяческих больших „возможностей“ и т. д. и т. д.» [998]. Богатство и большие возможности обещал советский консул и старший советник посольства, если бы поехал, был бы миллионер, имел бы дачи, автомобили и т. д.[999] В газете «Русские новости» (1946, № 82, 6 декабря) опубликовано «Письмо в редакцию» И. А. Бунина:
«Весьма прошу редакцию „Русских новостей“ дать место моему заявлению, что появившееся в некоторых французских газетах сообщение о моем отъезде в Россию лишено оснований».
А из СССР подавали сигналы, что очень хотели бы его приезда. Эльза Триоле, побывав в Москве, куда она часто ездила, пригласила его 26 апреля. Бунин познакомился с ней и с французским писателем-коммунистом, ее мужем, Арагоном. Распространялись слухи — «Литературной газетой» и другими, — будто в России издадут Полное собрание сочинений Бунина. Также была телеграмма из Москвы, подписанная М. Я. Аплетиным, критиком, заместителем председателя иностранной комиссии Союза писателей, на имя Триоле. В этой телеграмме содержалась просьба «прислать „немедля“, — извещал Бунин Алданова 26 декабря 1945 года, — сборник моих последних рассказов; я тогда отправился к Борису Даниловичу Михайлову, заведующему здесь „бюро прессы“ по назначению Москвы, и попросил его запросить Москву, зачем и кому именно нужны мои рассказы (которые я все-таки уже продал для издания О. Г. Зелюку, кстати сказать); недели через три пришел ответ из Москвы — там желают издать эти мои рассказы (только для России) и еще что-нибудь из моих последних книг (что привело Полонских в искренний восторг), и я попросил Бахраха отвезти Михайлову рукопись моих рассказов (три четверти их), „Освобождение Толстого“ и „Жизнь Арсеньева“, а также письмо к Телешову: вот, мол, посылаю, по желанию Москвы, кое-что из моих последних писаний „для осведомления“, не будучи вовсе уверен, что это может быть интересно для вас, ибо „я для вас человек уже ‘исторический’, могу быть интересен разве только с этой точки зрения или с точки зрения искусства“» [1000].
Была и вторая телеграмма Аплетина с просьбой о произведениях Бунина.
Из открытки Н. Д. Телешова 11 ноября 1945 года Бунин узнал, что его книга «листов 25 печатается в Государственном Издательстве Художественной Литературы». Тринадцатого января 1946 года он писал Телешову: «…Может быть, еще есть время что-нибудь исправить в этом поистине ужасном для меня деле с изданием 25 листов моих произведений: пишу нынче о нем и непосредственно Государственному Издательству, и тебе, в надежде, что ты лично поговоришь с кем-нибудь в Издательстве и как-нибудь поможешь мне. Я называю это дело ужасным для меня потому, что издание, о котором идет речь, есть, очевидно, изборник из всего того, что написано мною за всю мою жизнь, нечто самое существенное из труда и достояния всей моей жизни — и избрано без всякого моего участия в том (не говоря уже об отсутствии моего согласия на такое издание и о том, что оно лишит меня возможности переиздавать собрание моих сочинений на русском языке во Франции или в какой-либо другой стране, то есть единственного источника существования в нашей с Верой Николаевной старости и близкой полной инвалидности моей: дорогой мой, ведь мне 76-й год идет!). Я горячо протестую против того, что уже давно издано в Москве несколько моих книг (и в большом количестве экземпляров) без всякого гонорара мне за них (имею в виду „Песнь о Гайавате“, „Митину любовь“, — было, кажется, и еще что-то), — особенно же горячо протестую против этого последнего издания, того, о котором ты мне сообщил: тут я уже прямо в отчаянии и прежде всего потому, что тут поступлено со мной (который, прости за нескромность, заслужил в литературном мире всех культурных стран довольно видное имя) как бы уже с несуществующим в живых и полной собственностью Москвы во всех смыслах: как же можно было, предпринимая издание этого изборника, не обратиться ко мне, хотя бы за моими советами насчет него, — за моими пожеланиями вводить или не вводить в него то или другое, за моими указаниями, какие именно тексты моих произведений я считаю окончательными, годными для переиздания! Ты сам писатель, в Государственном Издательстве ведают делом люди тоже литературные — и ты и они легко должны понять, какое великое значение имеет для такого изборника не только выбор материала, но еще и тексты, тексты! <…> В конце концов вот моя горячая просьба: если возможно, не печатать совсем этот изборник, пощадить меня; если уже начат его набор, — разобрать его; если же все-таки продолжится это поистине жестокое по отношению ко мне дело, то по крайней мере осведомить меня о содержании изборника, о текстах, кои взяты для него, — и вообще войти в подробное сношение и согласие со мной по поводу него.
Эти письма (тебе и Государственному Издательству) я посылаю при любезном содействии Посольства СССР во Франции. Дабы ускорить наши сношения, может быть, и вы найдете возможным немедленно ответить мне тем же дипломатическим путем <…>
Существует всемирное содружество писателей — P. E. N. Club, коего я член. Если эти письма останутся втуне, я обращусь за защитой к нему» [1001].
Выяснять пожелания Бунина насчёт выбора его произведений и текста их не стали и посланные в адрес Союза писателей рассказы и книги не напечатали, а передали Телешову, как просил Бунин, удостоверившись в безнадежности дела с изданием его книг в Москве. Относительно «изборника» пришла Бунину телеграмма из Москвы: «Согласно вашему желанию Государственное Издательство Художественной Литературы приостановило подготовку издания ваших произведений».
