Планировал ли я развлекательную передачу о литературе? Нет, к этому я не стремился, но этого не следовало и избегать. Если «Квартет» развлекает многочисленных зрителей, меня это радует. Да ведь мы хотим и развлекать, следуя традиции немецкой литературной критики от Лессинга, Гейне и Фонтане до Керра и Полгара. Кроме того, не наше дело обсуждать книги именно потому, что они — предмет общественной дискуссии. Но мы с удовольствием видим, что книги, которые мы обсуждаем, становятся предметом общественной дискуссии. Мы не следуем за списками бестселлеров, но довольны, если книги, которые мы рекомендуем, попадают в эти списки.
В число зрителей «Литературного квартета» входят, наряду с читателями и знатоками литературы, люди, которые ничего и знать о ней не хотят. Тем не менее они время от времени смотрят нас, потому, вероятно, что им доставляют удовольствие наши разговоры и, может быть, наш спор. По всей видимости, эти зрители, часто сами ошеломленные своим внезапно пробудившимся интересом, берутся за ту или иную книгу, обсужденную нами. Не хочу скрывать, что для меня очень важны именно эти зрители. «Квартет» упрекают во многом. Чаще всего приходится слышать, что передача банальна, временами грешит популизмом и всегда поверхностностью, в ней ничего не обосновывается должным образом и, напротив, все упрощено. Эти упреки, как и многие другие, вполне справедливы, и именно я несу ответственность за отмеченные прегрешения и недостатки.
Так как речь идет всякий раз о пяти книгах, то каждый участник имеет в среднем по четырнадцать-пятнадцать минут, то есть у него около трех с половиной минут на каждое название. За эти три с половиной минуты следует что-то сказать о своеобразии автора, о теме и проблематике его новой книги, о ее мотивах и героях, о примененных художественных средствах, а иной раз и об определенных актуальных аспектах, в особенности политических. Короче говоря, дает ли «Квартет» настоящий анализ литературных произведений? Нет, никогда. Имеют ли место упрощения? Да, постоянно. Не поверхностен ли результат? И очень даже поверхностен. Мы можем только намекнуть на впечатление, которое произвели на нас книги, и сказать как нельзя более коротко, что в них, на наш взгляд, хорошо или плохо. Тем самым мы вынуждены если и не полностью, то хотя бы отчасти отказаться от своих литературнокритических амбиций. И это относится как к постоянным членам «Квартета», так и к гостям.
Оправдывается ли это? Говорят, в истории немецкого телевидения еще не было передачи, которая столь непосредственно и сильно влияла бы на продажу литературных произведений, в том числе — и даже прежде всего — серьезных, как «Литературный квартет». Но является ли это влияние задачей или даже обязанностью критики? Да, и в наше время более, чем когда-либо. Сегодня ведь все дело в том, чтобы сохранять воздействие на публику. Иными словами, мы должны позаботиться, чтобы публика не сбежала от нас ради других, и не обязательно недостойных, способов проведения досуга.
Думаю, что тот, кто оценил бы мою профессиональную деятельность только на основе «Литературного квартета», поступил бы со мной очень несправедливо. То, что я мог и могу сказать о литературе, по-прежнему можно найти в моих газетных и журнальных статьях и книгах. Но то, чего я хотел на протяжении всей своей долгой жизни критика и чего мне никогда не удалось полностью, чего я не смог достичь в полном объеме — широкого влияния на публику, — дало мне только телевидение.
ИОАХИМ ФЕСТ, МАРТИН ВАЛЬЗЕР И «КОНЕЦ ВРЕМЕНИ ЗАПРЕТА»
Должен ли я писать о споре историков? Стоит ли еще делать это? С того времени прошло тринадцать лет, некоторых важнейших участников дискуссии уже нет в живых, и, хотя спору посвящена статья в новейшем издании энциклопедии Брокгауза, в ней констатируется, что он мало что дал для исследования соответствующих проблем. Несомненно, то, что когда-то волновало интеллектуальный мир Германии, само стало теперь историей. Но он, этот злосчастный спор, все еще не забыт.
Пусть его обсуждают историки, социологи и политологи. Я не принадлежу к этому цеху, я не участвовал в дискуссии, так что мне нет необходимости сегодня высказываться на сей счет, более того, теперь, по прошествии тринадцати лет, я могу молчать.
Нравится мне или нет, я пострадал из-за этого неприятного спора историков. Я испытывал стыд, ибо исходил этот спор со страниц «Франкфуртер Альгемайне», которая играла в нем совсем не похвальную роль. Я стыдился потому, что он был инспирирован, а временами и прямо организован Иоахимом Фестом. И ни спора немецких историков, ни Иоахима Феста я не могу больше вычеркнуть из своей памяти.
Осенью 1985 года в театре Каммершпиле во Франкфурте должна была состояться премьера пьесы кинорежиссера и драматурга Райнера Вернера Фассбиндера «Мусор, город и смерть». Общественность вновь и вновь обвиняла эту пьесу в агрессивном антисемитизме. Запланированная премьера не смогла состояться, так как сцену демонстративно заняли члены еврейской общины Франкфурта. Я, сидевший в зрительном зале, был охвачен ужасом и ошеломлен, пребывал в беспомощности, как и большинство присутствующих — в основном критиков, репортеров и журналистов.
В конце концов я решился вмешаться, сколь ни малы были шансы уладить дело, поднялся на сцену и поговорил с председателем общины Игнацем Бубисом. Сказал, что члены общины добились своей цели, заняв сцену на несколько часов. Удалось воспрепятствовать показу спектакля и в то же время было продемонстрировано новое еврейское самосознание. Теперь, на мой взгляд, пришло время освободить сцену, чтобы корреспонденты, приехавшие из многих городов, а также из-за границы, смогли посмотреть пьесу. Бубис ответил, что он и другие участники демонстрации, прежде всего пожилые люди, выжившие в концлагерях, связаны решением совета общины. Таким образом, мое вмешательство оказалось безрезультатным и бесперспективным.
Пьеса Фассбиндера не имеет никакой литературной ценности. Это недоброкачественная стряпня, отвратительная халтура. Тем не менее я считаю ее характерным для своего времени документом. Она свидетельствует, пусть даже топорно и жестоко, о существовании в Федеративной республике серьезной проблемы — отношения к евреям. Тогда и возникло понятие «конец времени запрета». Оно должно было означать, что пришло время говорить о евреях и их роли в этой стране открыто и откровенно — не связывая себя запретами.
Фассбиндер и его приверженцы только на первый взгляд имели мало, а то и совсем ничего общего со спором историков. В этом споре проявился протест против того же табу, существовавшего в нашей стране. Доклад берлинского историка Эрнста Нольте, тогда уже ушедшего на пенсию, которым открывалась дискуссия, также касался отношения к евреям и был построен в соответствии с девизом, пусть даже не цитировавшимся, «Покончить с запретами». Так спор историков стал продолжением дискуссии, которую начал Фассбиндер, — хотя, конечно, на совершенно другом уровне и с использованием совсем других средств.
