Ознакомительная версия.
И я вернулась. Но произошло это не так-то просто…
Окончательно к такому решению меня подтолкнула Америка. В 1953 году мне пришлось съездить туда ради рекламы духов. Занимательная поездка…
Я собиралась пожить у баронессы Ротшильд в Нью-Йорке, а заодно решить дела с духами. Проблемы начались в Париже, чертов консул не спешил выдавать мне визу, пришлось на него прикрикнуть. В отместку он вообще отказал в визе моей горничной. Мерзкий паук воспользовался служебным положением, считая, что я уже никто! Я тебе покажу!
На пароходе вместе с нами плыл знаменитый американский боксер Эл Браун, негр. Я знала, что в Америке помешаны на спортсменах, тем более боксерах, а потому, увидев на пристани Нью-Йорка толпу журналистов, поспешила к себе в каюту. Пусть встретят свою знаменитость, я не слишком тороплюсь. Попадать в толпу американских журналистов не советую никому, сметут и не заметят.
Мы с сопровождавшей меня племянницей Тини укладывали чемоданы, когда пришел какой-то мальчик и попросил пройти в салон. Я только отмахнулась: нашел время! Но немного погодя явился сам капитан и заявил, мол, боясь, что журналисты разнесут пароход, запер их в зимнем саду, и умолял пройти туда.
– Кого?
– Вас, Мадемуазель. Там толпа журналистов, желающих взять интервью. Прошу вас, их слишком много, чтобы отмахнуться.
Пароход французский, но весь рейс капитан делал вид, что не подозревает о моем присутствии на борту. А теперь разве только не на коленях стоял, чтобы я вышла к журналистам.
– Мадемуазель, что вы думаете о «New look»?
– Посмотрите на мой костюм. Похоже, что он оттуда?
Смех.
– Мадемуазель, вы будете делать платья?
– Не знаю, во время войны я закрыла Дом Шанель. Пока не знаю.
– Где следует душиться?
Хороший вопрос от молодой журналистки.
– Там, где вы хотите, чтобы вас поцеловали.
Через день эту фразу знала половина Америки.
Вторую по поводу духов произнесла не я, а замечательная Мэрилин Монро.
– Что вы надеваете на ночь?
– Несколько капель «Шанель № 5».
Если мои духи и не были самыми продаваемыми в Америке, то после этой фразы стали!
Мари-Эллен де Ротшильд готовилась к выходу, у нее первый бал. Такое знаменательное событие требовало столь же отменного наряда.
– Что это?
Уже по моему тону было ясно, что я от наряда в ужасе. На глазах у дебютантки выступили слезы, она так готовилась, так старалась, давно купила это платье и сотни раз вертелась в нем перед зеркалом…
А во мне уже проснулась так долго дремавшая кутюрье.
– Ну-ка, иди сюда. Вот это нам не нужно… это тоже…
Мать и дочь с ужасом смотрели, как я попросту рву дорогущий наряд. Они не знали, что я умею рвать красиво, но потом еще красивей восстанавливаю.
Через несколько минут с окна оказалась снята красная занавеска из тафты и сооружен новый наряд, приведший в совершеннейший восторг всех.
– Я была самой заметной на балу. Все только и спрашивали, от кого это платье.
Мари-Эллен считала, что я решила вернуться именно тогда. Может быть, одно дело со злостью разглядывать нелепые предложения молодых кутюрье, и совсем другое почувствовать в руках ткань, податливую или непокорную, но в конце концов послушную твоей воле.
Во всяком случае, платье Мари-Эллен меня подтолкнуло.
И снова в Америке я смотрела на дурные копии своих моделей, как попало скроенные и как попало сшитые, и вспоминала совет Ириба: сделай свою одежду доступной всем, кроме денег получишь признание.
В Париже «новый взгляд» Диора – талии в пятьдесят сантиметров, а потому корсеты, китовый ус, невозможность не только есть, но и нормально дышать…. Америка тоже заразилась, но не вся, здесь предпочитали нормальную одежду. Америка ждала Шанель, но что я могла предложить? Старые довоенные модели из твида? Нужны ли они сейчас?
И все-таки обратно я вернулась в смятении.
Ночь за ночью крутилась без сна, день за днем гуляла по Парижу, пытаясь понять, что же сейчас нужно женщинам. Чем больше размышляла, тем тверже верила: то же, что и раньше, – удобная элегантность. К черту корсеты, к черту юбки на немыслимой основе, в которых не сесть, к черту платья, снова требующие сложнейшего кроя и многих метров ткани! Даже если подавляющее большинство в Париже будет носить то, что пригодно только для подиума, в Америке найдется достаточно разумных женщин, для которых удобство не пустой звук. И одежду для них создам я, причем создам в массовом объеме, а не в единственном числе.
Диор решил своим «новым взглядом» завоевать Париж? Я удобными и элегантными моделями завоюю весь мир! Да, я создам эти модели на рю Камбон и там же их покажу, но жить они будут по ту сторону океана.
Этого не ожидал никто. Уж тем более Вертхаймеры, в руках которых было производство моих духов и на чьи деньги я намеревалась делать новую коллекцию.
Говорят, нельзя дважды войти в одну реку. Наверное, но если я захочу это сделать, реке придется вернуться на прежнее место. Конечно, за время моего затянувшегося отдыха изменился не только Париж, изменился мир. Слава богу, женщины отказались от огромных котлет на плечах – нелепой выдумки бешеной Скиапарелли. Зато шарахнулись в другую крайность – позволили затянуть себя в корсеты.
Не спорю, это прекрасно смотрелось на молоденьких манекенщицах и белозубых актрисах, которым даже удаляли нижние ребра, чтобы затянуть талию потуже. Словно без такого садизма выглядеть элегантно уже нельзя.
Пьер Вертхаймер стоически промолчал, субсидировав новую коллекцию, просто он понимал, что со мной лучше не связываться. Тем более продажу духов в Америке требовалось подстегнуть. Там умеют делать рекламу, и блестящий показ новой коллекции после пятнадцатилетнего перерыва был бы столь же блестящей рекламой.
Был бы… если бы коллекция имела успех.
Тем, кто не знаком с изнанкой от-кутюр: коллекции стоят бешеных денег, каждую мелочь приходится переделывать неимоверное количество раз, то и дело перекраивать заново детали, снова и снова распускать швы, в ужасе убеждаться, что расставить нечем, шить все заново, потом убеждаться, что не успеваешь… На каждую модель уходит ткани в несколько раз больше, чем если бы шили на заказ, но далеко не все созданные модели доходят до показа.
Я не понимаю модельеров, создающих для подиума костюмы взбесившегося пугала с немыслимыми деталями. Куда они потом девают эти «шедевры»? Вряд ли найдется много желающих наряжать свои огородные чучела так дорого. Я всегда создавала модели, которые можно одеть не на маскарад или пугать ворон, а каждый день. И они всегда продавались, не принося убытков.
Но в этот раз уже по молчанию сидевших людей, которые не свистели и не топали ногами только потому, что хорошо воспитаны, было понятно, что коллекция не удалась. Люди вежливо скрывали зевки, и я уже знала, что напишут завтрашние газеты: Коко Шанель выдохлась, у нее пропало чувство времени, не стоило Мадемуазель отсутствовать так долго… «Конец Великой Мадемуазель!» «В семьдесят один год возвращаться к созданию моделей от-кутюр поздновато»…
Ознакомительная версия.
