Как раз это на руку бойцам отряда. Хоть минуту лишнюю, а выиграют. Лес все ближе. Деревья седы от инея и трутся друг о друга, скрипят морозными сучьями. Крупные деревья выпустили вперед на поляну кусты, как бы норовя помочь бойцам.
"Только бы дотянуть", - стучит в голове Кострова. Он выдохся, не в силах бежать. Ковыляет на правую ногу, ощущая в ней режущую боль. Но это ничего. Опаснее, если неокрепшее после вывиха колено подломится. Тогда... Впрочем, что будет тогда, Алексею некогда думать.
Все ближе лай собак. Сдается, они нагоняют. Алексей на ходу оборачивается. Проводники отстали, а спущенные с ошейников овчарки ринулись огромными прыжками. Кострову ничего не остается, как отбиваться. Он замедляет шаги, клацает затвором винтовки.
- Уходи! Я один управлюсь... Уходи! - озлясь, кричит ему Бусыгин.
Костров не внемлет ни его крику, ни крику других товарищей. Он слышит злобный лай собак и сухой треск лежалого бурьяна. Он понял - без борьбы не уйти. Двести - не больше - метров, отделяющих его от овчарок, исчезнут, не успеешь моргнуть глазом. Он вскинул винтовку, стараясь целиться спокойно в мускулистую, слегка раздвоенную грудь собаки. Взгляды их встретились. Пес, почуяв смерть, стал как вкопанный, уперся в снег лапами. Шерсть на спине вздыбилась. Выстрел свалил овчарку, она судорожно поджала зад, поползла на боку, пятная кровью ослепительно белый снег. Другая овчарка, видимо подстреленная Бусыгиным, дважды перевернулась и побежала прочь, взвывая и поминутно вспахивая носом снег.
Остальные собаки не отпрянули, они забежали с боков, боясь, однако, подступиться к уходящим в лес, только оглядывались назад, виновато скулили, отбрасывая задними лапами снег. Но и когда подоспели немцы, овчарки не кинулись преследовать: вместе с проводниками, поднявшими частую стрельбу из автоматов, они остановились на опушке леса.
Тем временем отряд скрылся из виду, хотя, впрочем, ушел не настолько далеко, чтобы почувствовать себя в безопасности. По тому, как громко перекатывается в морозной тиши тявканье собак и доносится нервный гвалт охранников, можно понять, что они еще мечутся из стороны в сторону на краю леса. Немцы, конечно, знали, что русские где-то рядом, и достаточно было углубиться метров на сто в лес, как погоня кончилась бы полной удачей. Путь отряду как на грех преградило болото, и подоспей сюда немцы, имеющие скорострельное оружие, бойцы были бы загнаны в топи и расстреляны по одному в упор. Однако немцы не решились сразу гнаться по оставленным в лесу следам. Только вряд ли они откажутся от погони, чтобы затем одураченными, с пустыми руками явиться к своему разгневанному начальству. Похоже, охранники ожидали подкрепления, чтобы потом переловить или в крайнем случае расстрелять прижатых к топям беглецов.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Тревожное, знобящее, как в предрассветье, ощущение испытывал каждый в отряде.
Гребенников подошел к Кострову и, прежде чем сказать что-то, поглядел на его обернутую тряпьем ногу:
- Сможешь идти?
- Смогу, - ответил Алексей, стиснув челюсти так, что взбугрились желваки.
Потом комиссар оглядел бойцов, сбившихся у подрагивающей на ветру лозы. Перед ними тускло поблескивало льдом с белыми донными пустотами болото.
- А ну-ка, орлы, возьмем эту лужицу! - сказал Гребенников нарочито веселым голосом.
Договорились двигаться напрямую, не считаясь, много ли придется идти и проходимо ли вообще болото. Первым ступил на смерзшуюся и острую, как стекло, осоку комиссар. За ним Костров. Нащупал палкой, как ему казалось, удобное место, хотел ступить, но лед проломился, костыль увяз в иле.
Все поняли, что тут придется попотеть. И чем дальше заходили в болото, тем тоньше был лед, ноги то и дело проваливались. Скоро лед кончился, и болото оказалось сплошь затопленным водой, лишь торчали над ней кочки с ржавой осокой. Местами возле кочек зияли щели, в глуби их что-то вздыхало, хрипело - это вырывалась из подземелья ключевая вода и от нее шел пар.
Видя, как чистые струи, извиваясь, текут на поверхности болота, Костров вдруг почувствовал неодолимую жажду: сухо почмокал губами, огляделся вокруг и увидел Бусыгина, разгребающего руками тину.
- Иди-ка сюда, Степа, тут вода питьевая.
- Ее и здесь полно, - не оборачиваясь, ответил Бусыгин. - Уже нахлебался по самые ноздри!
Алексей нагнулся, разгреб плавающую поверху ряску и, черпая воду пригоршнями, стал пить большими глотками. Вода была ржавая, тухлая, но Костров, напившись, крякнул от удовольствия, вытер мокрую щетину на верхней губе, подбородке и щеках и начал соображать, как ему пробираться дальше.
Залезть прямо в воду и двигаться, разгребая руками жижу, нельзя топко, увязнешь да и не устоишь долго в ледяной воде, окоченеешь. Придется прыгать с кочки на кочку. Рослым легко удается этот прием, а каково ему, Алексею, с натруженной, хрупающей в колене ногой? Он тоже цепляется за кочку, опирается костылем, шагает через силу, но кочка дрожит, клонится набок, и Алексей погружается в трясину. Делает суматошный рывок, пытается схватиться за ближнее деревцо. Какой обман! От малейшего прикосновения деревцо валится как подрубленное, притронется к другому, более крупному, тоже падает. Что за чертовщина, почему они такие хилые? Оказывается, и для росших тут молодых осинок болото уготовило гибель - попрели на корню, умерли осинки рано, не успев даже пережить свою молодость.
Неужели и ему, Алексею, болото грозит погибелью? Недаром оно с такой издевкой расставило на его пути то трясучие, не выдерживающие худого тела кочки, то вот эти осинки, на которых кора - он только сейчас, стоя по колено в воде, заметил - шелушится, а местами совсем облезла, оголив ткань умершего дерева. И минуты не прошло, а Костров увяз уже по пояс, промедлишь - и уйдешь с головой. Он изо всех сил напрягался, подаваясь всем телом вперед, потом хватался за осоку, за проросшую корнями кочку и все же выбрался из трясины. Руки в порезах - кровь проступила на пальцах и ладонях. В другой бы раз не обратил внимания, а сейчас, когда совсем изнемогло тело, на лице нащупываешь только кости, обтянутые кожей, до чего же дорога каждая капля крови, и ужасно подумать, что ее не остановить... Да и как уймешь? Отсосать, наложить на место пореза листок травы, но для этого нужно время, а ему некогда, надо пробираться дальше.
Кочки все реже, а воды все больше. Тело, ноги, как обручем, сковала ледяная вода. Впрочем, Алексей уже совсем не чувствует ног, особенно правой: болит ли она или отнялась - он этого не ощущает. Весь остаток энергии в руках, в измученном теле он собрал для последнего усилия и, разгребая вязкое месиво, ползет. Он уже не надеется выбраться из этого дьявольского омута, зовет кого-то на помощь. К нему спешат Бусыгин, другие бойцы, кидают в руки повод, связанный из поясных ремней, и с силой вытягивают его из трясины.
