Ознакомительная версия.
Наибольшее значение для формирования концепции мыслителя в те годы имела концепция феноменологической редукции Э. Гуссерля – попытка проникнуть в сущность явлений через внешнюю оболочку обыденных представлений, через восстановление первичного опытного восприятия предметов. Именно этот метод Гурвич использует в своей работе, посвященной юридическому опыту, одновременно критикуя Гуссерля за трансцендентализм, индивидуализм и рационализм[294]. Восполнить недостатки концепции Гуссерля мыслитель пытается путем использования элементов концепций А. Бергсона, Н. О. Лосского, С. Л. Франка[295].
Интересно отметить, что Гурвич лично встречался с Гуссерлем, обсуждал его философские взгляды и тенденции их развития. В письме Жану Валю от 4 марта 1929 г. Гурвич пишет, в частности, о тех принципах философского мировоззрения Гуссерля, которые последний сформулировал в личной беседе с ним. Так, немецкий философ отметил, что критикуемые Гурвичем положения его философии «были актуальны 15–20 лет назад», что его идеи перекликаются с идеями философии Бергсона и что одной из его целей является формулирование «концепции, находящейся между принципами идеализма и реализма». Из этой беседы Гурвич сделал вывод о том, что «в мировоззрении Гуссерля произошло резкое изменение и что в настоящее время развитие его философии переживает новый период»[296]. Гурвич не стал менять основные направления своей критики, сформулированные в ходе курсов по современной немецкой философии и изложенные в вышедшей в 1930 г. книге[297]. Хотя между опубликованной в 1928 г. статьей о философии Гуссерля[298] и главой по философии этого мыслителя в работе Гурвича 1930 г. есть определенные изменения, связанные с выходом в свет новых трудов Гуссерля[299].
Мыслитель обращается также к учению М. Шелера, в котором находит один из опорных пунктов для своей концепции коллективного опыта и развитых позднее идей социологии знания. Впрочем, взгляды Шелера о множестве центров морального и юридического опыта, ценностной природе социального бытия и, в частности, о любви как об основе общения удивительно гармонировали с аналогичными тезисами учителя Гурвича – Л. И. Петражицкого, поэтому для мыслителя теория немецкого философа послужила как бы «переводом» в рамки западноевропейской научной традиции того, что он усвоил еще в России[300]. Однако концепция Шелера не осталась без критики со стороны Гурвича, который упрекал немецкого мыслителя в апологии статичности социального бытия[301], в «верности традиционному догматизму, который сменился переориентацией в сторону идей Шеллинга»[302]. Основным моментом социальной философии Шелера, который привлекал Гурвича в его борьбе с «натуралистскими концепциями» социального единства, была попытка объяснить это единство не через противопоставление инстинкта и свободы выбора, как у Ф. Тённиса, а через эмоциональные интуиции[303].
Продолжая изучение проблематики социальных форм, начатое Г. Зиммелем, Шелер сумел соединить ее с новыми феноменологическими методами и создать «идеал-реалистическую социологию, основанную на методе понимания»[304]. Казалось, это как раз то решение вопроса, которое Гурвич искал в теориях таких авторов, как Т. Литт и М. Вебер. Но в теории Шелера мыслитель не принимает, помимо отмеченного выше статизма видения социума, расплывчатое понимание социального единства, которое было связано с католическими убеждениями немецкого философа[305].
Интересен анализ Гурвичем философии М. Хайдеггера, в которой русский ученый видит завершение основной, по его мнению, философской тенденции, наличествующей в Германии: стремления к синтезу принципов феноменологии и посткантианского идеализма. «Что особенно поражает при более внимательном изучении мысли Хайдеггера, так это наличие, наряду с его “темпоральным экзистенциализмом” двух черт: сильно подчеркнутого иррационализма и не менее сильной тенденции к диалектике. Синтез иррационализма и диалектики, основанный на феноменологии бытия, есть его цель»[306]. Гурвич переформулирует основной смысл «экзистенциального идеализма» Хайдеггера, представляя его в качестве «идеал-реалистической диалектики, к которой присоединяется диалектика истины»[307]. Также как и в интерпретации философии Фихте, Гурвич пытается приблизить проблематику, которой занимался немецкий мыслитель, к проблемам, актуальным для русского философского дискурса той эпохи[308].
С учетом принципов, лежащих в основе социальной концепции молодого Гурвича, вполне естественно, что абстрактному теоретизированию он предпочитал теории таких феноменологов, как Шелер и Гуссерль, которые предлагали подход, внешне соединяющий анализ психосоциальных феноменов с построением теоретических схем. С этой точки зрения Гурвич мог найти в феноменологии хорошо обоснованную, но еще не до конца сформированную гносеологическую теорию, которая оставляла мыслителю свободу конструирования на ее основе своих социологических и правовых воззрений. Гурвичу понадобилось два десятка лет, чтобы исследовать те трудности, которые таила феноменология и осознание которых подготовило его к преодолению данной философской концепции.
В своих послевоенных работах ученый приходит к выводу о том, что феноменология недостаточно соответствует его представлениям о необходимости синтеза идеального и позитивного опыта, опыта коллективного и индивидуального в рамках разрабатываемой им идеал-реалистической концепции общества. «Сознание всегда есть сознание чего-то», – утверждает Гурвич в духе идей Гуссерля, – и поэтому оно всегда открыто для коммуникации с другими сознаниями. Такая коммуникация и создает коллективное сознание, в определенный момент времени имеющее вполне конкретные векторы движения. Однако в рамках традиционной феноменологической концепции коллективный социальный опыт возможен на основе априорно заданных символов, что опять-таки ведет к абстрактному идеализму, как доказывает Гурвич. Мыслитель, напротив, считает возможным постулировать априорность коллективного опыта по отношению к проявлениям такого опыта, к которым Гурвич относит символы, знаки, идеи. Иными словами, социальные символы и знаки (в том числе языковые структуры и знаки) должны сначала сами быть сконструированы в процессе общения, в рамках «длящихся смысловых структур», и лишь после этого они смогут порождать новые формы общения[309].
Критикуя абсолютизацию значения символической составляющей социального общения в феноменологии, Гурвич возражает и против герменевтической концепции В. Дильтея, упрекая ее в номинализме и рационализме[310] и указывая на то, что кажущийся имманентным смысл языкового общения на самом деле создается только в процессе общения и не может быть первичным по отношению к этому процессу. Не имеют такого значения и языковые структуры, которые создаются уже на основе имеющихся в обществе форм социабельности[311]. Смысловые структуры общества мыслятся не как безусловная, вневременная взаимосвязь значимого и означаемого, а как зависимая от временных перспектив социума дисконтинуальная диалектика[312], где связь значимого и означаемого может варьироваться[313].
Можно согласиться с отдельными замечаниями, высказанными Гурвичем по отношению к ряду элементов феноменологии, но его критика все же кажется основанной скорее на субъективном восприятии некоторых аспектов учения Гуссерля и Шелера, чем на полном переосмыслении всей феноменологической концепции. Несомненно, что в разработке методологии научного исследования права и общества мыслитель подвергся сильному влиянию феноменологии[314] (в первую очередь это использование метода феноменологической редукции), которая служила для его мысли основным источником как аттракций, так и репульсий. В то же время нельзя признать, что критика Гурвича была всегда уместна. Можно вспомнить, например, про его беседу с Гуссерлем, в которой последний небезосновательно заявил, что критические замечания Гурвича верны по отношению к ряду устаревших и пересмотренных тезисов и что они не могут распространяться на вновь сформулированные идеи этого немецкого мыслителя. Примерно тот же упрек был повторен Бердяевым применительно к критике Гурвичем положений философии Хайдеггера. Добавим, что мыслитель практически оставил без внимания серьезнейшие разработки феноменологов, такие как работы А. Райнаха в правоведении или А. Шюца в социологии, в которых содержались элементы, схожие с концепцией самого Гурвича. Поэтому критика мыслителем феноменологического направления в целом должна восприниматься с некоторыми оговорками.
Ознакомительная версия.
