Я толерантен ко всему, даже к Кавагое. У нас с ним были абсолютно нормальные отношения. Хотя Кава, конечно, конфликтный человек. Он же отчасти японец, и мы в свое время решили, что у него половина башки – японская, а другая – советская. И эти половинки никак не могут друг с дружкой договориться. Поскольку Россия никогда не догонит Японию, даже если Япония будет бежать России навстречу. Кава талантливый мужик, но, к сожалению, он всегда разбрасывался. Если ему в руки попадала, допустим, раковина, он и на ней готов был играть. Каждую свою придумку Японец пытался на практике проверить: подходит – не подходит. Причем, происходило это примерно так: Кава говорил: «А давайте в эту песню такие-то вот барабаны зашарашим…» Если вариант получался хреновым, то Серега объяснял неудачу не тем, что идея была ошибочная, а тем, что кто-то из партнеров играть не умеет.
Ко времени, когда у них возник совершенно жуткий конфликт с Макаром, мне уже надоело находиться в «Машине». Я искал повод, чтобы свалить. И тут, батюшки мои, отличная ситуация для этого создалась. Тогда мы с Кавой сделали «Воскресение». Потом, правда, тоже разбежались.
Я пришел в «Машину», когда это была чистая самодеятельность. Представить себе, что, не имея музыкального образования и исполняя песни, которые разительно отличались от всего, что звучало на официальной эстраде, мы сможем этим зарабатывать, было абсурдно. Просто мы были молоды, красивы, нам не светила большая популярность, но играть вместе было интересно.
А в 79-м я пресытился «Машиной». Мне стало неинтересно. В таких случаях я всегда ухожу. Захотелось найти какие-то новые возможности. Почувствовал, что многое упустил. Скажем, мимо меня просвистело время панка. Пока мы там, в 1976-м, на репетициях на одной струне играли «Дом восходящего солнца», придумывали песню «Марионетки», в мире уже вовсю «Секс Пистолз» колбасили «God save the Queen». Понимаешь? А нас это как-то миновало. Информационный голод, конечно, существовал. Всё, что поступало нам в то время из музыки, так или иначе все равно крутилось вокруг попсы. «Битлз» – попса. «Лед Зеппелин» – тоже попса, все-таки, согласись. Если это собирает стадионы, сопровождается огромными тиражами пластинок – это попса. Это не индепендент. Поэтому рассчитывать особо было не на кого. Но так получилось, что я неожиданно увлекся совершенно другой музыкой. Начал слушать джаз, странный джаз-рок, «черную» музыку. И мне стало как бы не в кайф продолжать то, что мы делали четыре года в «Машине».
А зачем вы с Кавой в 78-м придумали песню про подругу жизни?
Мы чего-то сидели пьяные, и я спокойно как-то написал слова. Это, по-моему, было первое мое произведение. Надергал куски из макаровских песен, и получилось собственная вещь. Существует где-то ее старая запись, и я даже не знаю, «Машина» ли там играет. В упор не помню эту песню, поскольку считаю ее абсолютно бездарной. Но, точно могу сказать, что возникла она не в пику Макару, а исключительно, как следствие очередной совместной попойки.
Однако, ты ушел из «Машины» именно с Кавагоэ, а не остался с Макаром?
Я ж говорю, просто осточертело все. Потом я и из «Воскресения» убежал. Мы год где-то прокуковали, мне тоже все надоело, и я решил вернуться в медицину. Но и там опять ничего не получилось, потому что и медицина меня задолбала. Я понял вдруг, что совершенно отвык от нее, стал, как это ни противно, настоящим рок-н-ролльным чертом. И чего, в таком случае, нервы терзать? В армию меня и так не взяли. Поэтому можно было делать все, что угодно. И тут опять возник замечательный случай. Меня пригласили в «Аракс». Это был уже филармонический коллектив. И я ловил там кайф оттого, что появилась возможность гастролировать за пределами Московской области. Все эти наши местечковые вылазки с «Машиной» или «воскресниками» в деревню Фрязино и подобные населенные пункты напрягали. Приезжаешь на очередной такой сейшен – одни и те же рожи сидят, что вчера и позавчера. Ну, добавилось, может, человек пять. Хотелось нового простора. Мы, считай, сами себя тогда сожрали и, видимо, поэтому разбежались. А Макар молодец, что вскоре после этого согласился на переход новой «Машины» в Росконцерт.
Алексей Романов
Расход «машинистов» 79-го года до сих пор не понятен. Я не присутствовал рядом с ними в тот момент, поскольку заканчивал институт, где проучился десять лет, и затем сразу отправился в военные лагеря. Когда вернулся, в мае, ко мне неожиданно явились Кава с Женей и сказали: «Нет ли у тебя песен каких-нибудь? Давай, группу сделаем. Мы ушли из „Машины“». Ну, давайте, раз так, почему нет? Только у нас же, говорю, ни базы, ни инструментов. Правда, у меня дома есть пианино и двенадцатиструнная гитара. Приходите, придумаем какие-нибудь аранжировки. А у Кавы, видимо, уже созрела стратегия: сделать то же самое, что когда-то сделала «Машина»: записать более-менее качественно десяток вещей и на бобинах разбросать по всей стране, по студиям звукозаписи. Японцем, как мне кажется, всегда двигало честолюбие. Понятно, что это свойство любой артистической натуры, но в нем оно было особенно развито. Кава не конфликтный человек, а, скорее, фюрер такой, вождь. Мастер демагогических изысков, обычный московский раздолбай со своими тараканами…
Постепенно я узнал кое-какие версии кризиса «Машины», но, все равно, ситуация казалась странной. Никто ведь не выносил тогда сор из избы, не орал, не жаловался, не происходило никакой дележки денег или чего-то еще… Хотя «Машина» к тому времени уже «чесала» будь здоров. Концертов у группы было очень много. Я постоянно их посещал, и они смотрелись вполне ритуальным действом. Кайфовал не только потому, что «машинисты» уже стали хорошо играть, но и оттого, что звучало все современно. И тусовка вокруг была свежая, не гламурная, а хипповая. Атмосфера царила дружелюбная. Никаких наездов, драк или чего-то подобного на сейшенах не происходило. Максимум, что могло стрястись – вмешательство милиции, но и то редко.
Андрей Макаревич
В ранний период «Машины» у меня наберется до хера дней, проведенных в КПЗ. Нас вязали чуть ли не через раз! Приезжали менты, свинчивали, везли в отделение и уныло пытались выяснить: кто организовал сейшен, кто распространял билеты? Мы отвечали, что не знаем, кто продавал билеты. Нам позвонили, предположим, из общежития, предложили выступить перед студентами, и мы с удовольствием согласились. Выступали задаром, потому что просто очень любим музыку. Иногда нас держали и по двое суток, но потом все равно просто выпускали. Первый раз было страшновато, но потом мы уже поняли: а что они могут нам сделать? Доказать, что концерт был платным, практически нереально. Так что бояться нечего…
