Беседуя с нами, начальник политотдела рассказал о боевом пути бригады, о Сталинградской битве и Курской дуге, о воинских традициях части и ее героях. Мы поняли: чтобы встать вровень с ветеранами 107-й танковой, нам придется здорово потрудиться. Учеба есть учеба, а война есть война.
Подполковник Цыган рассказал также о наших прямых и непосредственных начальниках. 107-й танковой бригадой командовал полковник Т.П.Абрамов, 16-м танковым корпусом — генерал И.В.Дубовой, 2-й танковой армией — генерал С.И.Богданов.
Командиром нашей машины был назначен лейтенант Семен Алексеевич Погорелов. Ему было около тридцати лет. Немногословный сам, не любил многословия и у других. Едва мы познакомились, он повел меня к танку. Осматривая машину, задавал короткие вопросы. От них меня в конце концов пот прошиб, я понял, что в технике лейтенант Погорелов разбирается отлично — специалисту-ремонтнику не уступит. Уже потом я узнал, что он до войны закончил автодорожный институт.
Боевое крещение в составе 107-й бригады мы приняли в первых числах февраля, когда войска 1-го и 2-го Украинских фронтов окружили корсунь-шевченковскую группировку гитлеровцев. Ночью нас подняли по тревоге, двинули из Белой Церкви на юг, к месту сражения. Этот марш стал серьезным испытанием для молодых механиков-водителей.
Была сильная распутица, дороги развезло, падал густой мокрый снег. На некоторых участках маршрута танки буквально плыли в грязи, полируя ее своим днищем. Моторы от такой нагрузки быстро перегревались. Конечно, опытный механик-водитель и в самой сложной обстановке, непрерывно работая рычагами, успевает следить и за дорогой и за показаниями приборов, однако нам, новичкам, это было трудно. Внимание как бы раздваивалось. Забываешь иногда взглянуть на приборы, а их стрелки ползут к красной черте, к той критической точке, за которой перегрев мотора грозит аварией. Чтобы исключить подобные неприятности, командир роты капитан Карпенко приказал командирам машин каждые пять минут требовать от механиков-водителей доклада о температуре воды и масла, о давлении масла в двигателе. Так нас, молодых, приучали постоянно видеть приборный щиток и тотчас реагировать на его показания.
Марш прошел успешно, в роте не было ни одной аварии. Уже вблизи передовой мы узнали причину столь поспешной переброски бригады. Фашистские танковые дивизии, пытаясь деблокировать корсунь-шевченковский котел, нанесли сильный удар по советским войскам на внешнем фронте окружения. Навстречу противнику в числе других соединений и частей была выдвинута и 107-я танковая бригада.
Ночью, в сильный туман, мы вошли в деревню Петровка и с десантом на броне двинулись далее, к селу Вотылевка. Начался встречный бой — танки против танков. Наш батальон пробился уже на окраину села, но тут получил приказ отойти обратно в Петровку. Отошли, замаскировали машины. Самое время перекусить: поздний ли это ужин, ранний ли завтрак — солдату не до формальностей.
Достал я продукты, вылез из верхнего люка. Гляжу, идет от своей машины Головня. Говорит:
— Сергей, поделись с нами. Есть охота — спасу нет. Спрашиваю:
— А куда свой паек дели?
Он только рукой махнул: дескать, не знаешь, что ли, нашего обжору? Я, конечно, знал. Был у них такой — в должности заряжающего. Только отвернись — один слопает паек всего экипажа. Потом кается, грешит и опять кается.
Над обжорами принято смеяться. Однако если подобная личность станет членом вашего экипажа, членом коллектива, где все — жизнь, смерть, каждый сухарь — делится поровну, ручаюсь, вам будет не до смеха. Танкист очень часто и надолго отрывается от походной кухни и регулярного довольствия. Живет и воюет на сухом пайке. Поэтому иметь соратником человека с волчьим, без всяких тормозов, аппетитом — сущая беда.
Поделился я с Федей консервами, сухарями, сахаром. Говорю:
— Ступай к замполиту, расскажи ему. Он головой качает:
— Неудобно. Было бы дело, а то обжора. На всю бригаду ославимся. Как в зоопарк, ходить к нам будут.
Начал я его убеждать — не убедил. Не нашел нужных слов, чтобы доказать другу, как он не прав в ложном своем представлении о чести экипажа. И от этого сам я еще больше разгорячился. Говорю Феде:
— Не пойдешь ты к замполиту, пойду я. Все расскажу. И точка!
— Пока что запятая, — отвечает он. — Надо вздремнуть до рассвета. Утром бой.
А несколько часов спустя и надобность в разговоре с замполитом отпала. Дело было так.
На рассвете мы приготовились к атаке на Вотылевку. Она раскинулась за широким ровным полем. По левому краю поля от Петровки к Вотылевке тянулась дорога, обсаженная старыми вербами. В боевом построении батальона (он был двухротного состава) наш взвод оказался на левом фланге, то есть у дороги на Вотылевку.
Сидим в танке, ждем сигнала. Выбираю маршрут движения. Сперва поведу машину огородами. Отдельные хаты и голые вишневые сады Петровки, вытянувшиеся вдоль дороги, не очень-то надежное прикрытие, но все же!.. Дальше старые вербы, а там и рывок к Вотылевке.
Командир машины лейтенант Погорелов командует:
— Вперед!
Взревел мотор, двинулись. Справа ведет танк мой друг Головня, еще дальше в поле мчатся другие машины. Проскочили вербные посадки, впереди уже близко дворы и хаты села. Где-то справа часто бьют немецкие танковые пушки.
Одолев косогор, через какой-то проулок врываемся в Вотылевку. Танк Головни несколько обогнал нас. Сделал короткую остановку. Выстрел. Теперь и я вижу его цель. Это немецкий танк «пантера». Он не успел развернуть башню в нашу сторону. Федя подвел свою тридцатьчетверку почти вплотную. Выстрел, еще выстрел! Ствол пушки «пантеры» беспомощно клюнул землю. Это бывает, когда поврежден уравновешивающий механизм орудия. Экипаж, может, и остался жив, но танк выведен из строя.
Обходим «пантеру», ведем машины вдоль улицы. Головня свою — по правой стороне, я — по левой.
— Внимание, «фердинанд»! — командует по переговорному устройству лейтенант Погорелов.
Впереди, метрах в ста, подмяв плетень, задним ходом пятится со двора на улицу бронированная громадина. Оба наших танка ударили в правый борт и моторную группу «Фердинанда». Тяжелая самоходка вспыхнула.
Пока что боевая удача нам сопутствовала. Видимо, противник проглядел прорыв двух наших танков в Вотылевку со стороны дороги. Все его внимание поглощено борьбой с главными силами батальона, наступающими с фронта, через поле. Однако вскоре занялись и нами. Мой танк сотрясли два близких разрыва снарядов. Фашисты били откуда-то с тыла.
— В укрытие! — командует Погорелов.
Увожу машину во двор, за хату. Это противник должен видеть. Делаю бросок по огородам. Это он уже вряд ли видит. Головня тоже ставит свой танк в укрытие — за сарай на противоположной стороне улицы.
