Пока они разговаривали, мы с Ливи разглядывали хныкающих детей, которые то и дело бегали в дом и обратно. Мы знали, что у Марии много детей, но до сих пор ни разу их не видели.
— Можешь играть с моей куклой, — сказала девочка примерно Ливиного возраста. Она с обожанием смотрела на Ливи и не сразу решилась обратиться к ней.
— Я больше не играю в куклы, — сказала Ливи.
Девочка разочарованно посмотрела на нас и вошла в дом. За окном я увидела другое лицо, недоверчивое и пренебрежительное. Ясно было, что не вся семья так же хорошо расположена к нам, как тетя Мария.
Тетя Мария провела нас по двору. В середине мощеного двора был колодец. Воду поднимали ведром на веревке. Несколько поодаль был навес. Вонь, исходившая оттуда, говорила о том, что это уборная. Я содрогнулась от мысли, что придется ею пользоваться. Со двора был вход прямо на кухню. Из кухни, маленькой, грязной, темной и задымленной, две двери вели в комнаты, одну из которых нам предстояло занять. Она тоже была темная, грязная и сырая. В этой маленькой комнате помещались две кровати, диван, маленький столик, два стула и шкаф. Это была вся мебель. Из угла мрачно смотрела маленькая железная печурка, а со стены криво ухмылялось зеркало. Больше ничего здесь и не поместилось бы.
— Где я буду спать? — спросила Ливи.
— Вы с Хеди будете спать на диване, — сказала мама.
Я закричала:
— Не буду с ней спать, она всю ночь ворочается и храпит. Я же не смогу уснуть!
— Ничего не поделаешь. Завтра постараюсь найти еще кровать, а сегодня придется устроиться так. Теперь необходимо заняться уборкой. Мы не можем так жить. Надо вымыть пол и стены. Здесь, конечно, есть вши.
Мы убирали, мыли. Запах мыла проникал в легкие. Мы больше ни о чем не думали. Мы выбивали постели, скребли, обдавали кипятком, мыли окна и чистили печурку. К вечеру так устали, что едва хватило сил съесть бутерброды, которые принесли из дома. Поев, мы повалились на кровати, довольные проделанной работой и наслаждаясь запахом чистых простыней. Я даже забыла, что со мной спит Ливи, уснула, не успев подумать об этом.
На следующий день мы отправились на разведку.
Гетто состояло из нескольких блоков, окруженных забором. Окна, выходящие на главную улицу, которая находилась за ним, были заколочены и закрашены. На единственной улице внутри гетто толпились люди, молча, лишь взглядом приветствуя друг друга. Все было и так понятно. Я увидела своих друзей Дору и Сюзи, которые разговаривали с Анной. С другой стороны подошла Баба. Мы были рады, что встретились, и сознание того, что мы будем вместе, придавало нам силы. Мы осмотрелись кругом и обнаружили позади домов ручеек. Тут же решили, что здесь и будем встречаться. Хорошо было иметь свое уединенное место.
Не ожидая, пока все расселятся, люди сами начали организовывать жизнь гетто, например, полицию, общественную уборку и уход за больными. Дело в том, что в гетто из госпиталей прислали больных евреев. Им нужна была немедленная помощь. Жизнь в гетто закипела.
Единственное свободное здание — синагогу превратили в госпиталь. Достали кровать и матрацы. На том самом месте, где несколько дней назад люди молились и благословляли Всемогущего Бога за освобождение наших предков из Египта, сейчас лежали больные и среди них умирающие от туберкулеза.
Больные женщины лежали на галерее. Не было лекарств и перевязочного материала. Приходилось разрезать простыни и занавески. Их употребляли многократно. После каждого употребления стирали и гладили. Единственным болеутоляющим средством был аспирин, но и его необходимо было экономить. Зато было много врачей — квалифицированных и даже знаменитых. Мы, девушки, были добровольными сестрами и сиделками. Так что дел у нас было невпроворот.
В течение нескольких дней в гетто было собрано все еврейское население города. Во многих домах поселилось по девять-десять семей, по две-три в каждой комнате.
Вход в гетто был закрыт и охранялся полицейскими с перьями на шапках. Никто не имел права войти или выйти, за исключением венгерского коменданта. Он каждое утро принимал рапорт от еврейского старшины, ответственного за выполнение приказов.
Медленно проходили дни. Мы начали привыкать к тесноте, но атмосфера была напряженной. Опять началось соперничество между мной и Ливи.
Мы отталкивали друг друга от маленького зеркала в нашей комнате. Каждая хотела причесаться и считала, что имеет право на зеркало. Ни одна не хотела уступить. Чтобы доказать права старшей, я могла ударить сестру. Ливи отвечала тем же, и завязывалась настоящая драка. Мы дрались и вырывали друг у друга волосы. Мы ненавидели друг друга, не понимая того, что наша ненависть должна быть направлена совсем на другое.
Наступала весна. Когда мы встречались у ручья, то видели как зеленеет трава и набухают почки на кустах сирени. Маленькие крокусы распространяли дурманящий аромат. Наблюдая все это, мы почти забывали, что находимся здесь не по своей воле. Но это длилось недолго: мы вспоминали своих мальчиков, и все становилось на свои места. Дора прочитала нам письмо от своего друга, арестованного за коммунистические убеждения и ожидавшего суда, хотя приговор был заранее предрешен. Баба рассказала, что кто-то получил письмо с Украины. В письме сообщалось, что сгорел госпиталь, в котором находились евреи, и все они погибли. Неизвестно, был ли это поджог или несчастный случай.
Население гетто составляли в основном женщины, старики и дети. Все работоспособные мужчины были отосланы на фронт, где находились венгерские войска. Их заставляли идти босиком по минным полям впереди наступающих частей и пальцами ног нащупывать мины. Многие при этом погибали. Письма приходили редко. Их всегда ждали с нетерпением и тревогой. Каждый беспокоился за кого-нибудь. Как только приходило письмо, собирались люди, чтобы разделить радость и горе.
После рассказа Бабы наступило молчание, каждый погрузился в свои мысли. И мысли эти были печальны. Я думала о Пую, о нем я давно ничего не знала. Может быть, он тоже находился в том сожженном госпитале. В то же время я радовалась, что отец дома и что у меня нет братьев, за которых я бы беспокоилась.
Однако меня тревожило, что у нас кончаются деньги и еда. Как быть? Мы оставили свои сбережения у госпожи Фекете, нашей прежней соседки. Значит, нужно выйти отсюда и взять их у нее.
Я обсудила это с девушками, и выяснилось, что у Доры та же проблема. Единственная возможность выйти отсюда — это добровольная работа вне лагеря. Каждое утро комендант лагеря приглашал добровольцев, которых под охраной отправляли в город на работу. Наши дома и квартиры, которое мы так тщательно запирали, когда уходили, недолго оставались закрытыми. Как только нас выселили в гетто, они были экспроприированы и переданы немецким и венгерским офицерам. Но прежде чем вселяться, новые владельцы считали необходимым очистить их от «ненужного мусора».
