и несколько минут сидела молча. Потом она потихоньку встала и сняла шляпу. Затем села и сняла ботинки и чулки. Потом опять встала и стала расстегивать кофточку.
Она стала раздеваться вся. Дети увидели все подробности ее туалета. Вскоре она оказалась совершенно голой.
– Уйдем.
– Подожди. Только начинается.
Рыжая сделала несколько шагов вперед. Она остановилась, запрокинула голову к небу и развела руки ладонями кверху. Так она стояла минуту, две, три.
– Что она делает?
– Комаров кормит.
– Что?
– Комаров кормит. Ей-богу. Т-с-с. Я, знаешь, раз убил при ней комара. Так она меня чуть не убила. Говорит: они тоже должны жить. Бедные комары, говорит. Все их убивают. Хорошие люди, говорит, не должны убивать комаров. Надо, говорит, чтобы были такие люди, которые их кормили. Вот она и занимается.
Прошло пять минут, десять, пятнадцать.
– Ой, меня комары кусают.
– Меня тоже. Уйдем.
Мальчишки пробрались домой.
Через неделю они пошли опять посмотреть, как Fräulein кормит комаров.
К удивлению, за их кустом уже сидели два парня и щелкали семечки. И с другой стороны тоже сидели, а один сидел на дереве и смеялся.
Вся деревня уже знала, что Рыжая кормит комаров, и ходили ее смотреть. Но она не знала ничего. Она стояла, расставив руки и запрокинув лицо к небу, и из глаз ее текли слезы.
III
По субботам приезжал папа и уезжал в понедельник. И вот однажды, в воскресенье, детей никто не разбудил. Они встали одни.
Когда Федя постучался в комнату Fräulein, никто не ответил. За столом ее тоже не было.
Папа коротко сообщил, что Fräulein уехала в город и больше не приедет.
– Как? Совсем? Никогда?
Медленно, медленно стала возвращаться жизнь.
Черты в саду уже нет.
Теперь можно все.
Утром можно не мыть рук, а вечером не надо наклоняться над табуреткой с тазом и мыльной водой.
Можно пойти на огород. Он залит солнцем. На солнце сверкает мохнатая, темно-зеленая травка. Если вытащить такую травку, под ней окажется желто-красный корешок. Корешок можно вытереть о сочный подорожник. На морковке останется немножко земли, и земля будет хрустеть под зубами.
На огороде есть пруд с зеленой водой. На берегу – лягушки. По воде, будто на коньках, бегают и качаются длинноногие жучки. Можно вытащить со дна зеленую тину и выжимать ее, как губку. И из этого пруда можно напиться, если запечет солнце.
А главное – можно ходить босиком, совсем босиком. Только надо выйти за калитку и спрятать туфли и чулки под забором. Тогда можно. В карманы можно класть все что угодно. Но в карманы собиралось только самое интересное и драгоценное. А самое драгоценное – это камни, щебень, который кучками лежит по сторонам шоссе. Есть камни красные, как кровь, и черные, как уголь, с серебристым отливом на изломах. Есть розовые с черными, жесткими зернами и жилками; черные зерна сверкают на солнце, если их повернуть как следует. Но самые драгоценные камни – это белые. Молочно-белые, мутные, непрозрачные, но красивые, как тучи; но есть и прозрачные, которые пропускают свет почти как вода. Камни приносились фунтами и клались под кровать. Осенью оказалось несколько пудов камней. Странно, почему из таких камней не строят дворцов с фонтанами и садами?
Самое замечательное, что теперь можно взять все, что увидишь, никого не спрашивая, не произнося самого отвратительного слова на свете, слова «можно мне?». Например: в саду растет высокая, старая елка. Сучья начинаются с самой земли. А на верхушке есть чудо: есть красные шишки. В первый раз в жизни Федя увидел красные шишки.
Три дня он размышлял: лезть или не лезть?
Лезть можно. Уже выбран первый сук, на который можно забраться, и второй, и третий. Дальше – не видно. Можно, но страшно.
На четвертый день Федя встал пораньше, чтобы полезть до кофе. Утром в саду никого не бывает.
Сердце стучало. На первый сук он забрался раньше, чем успел подумать. И только когда он протянул руку за третьим, он вдруг сказал себе:
– Ой, я, кажется, уже полез!
Прыгнуть или не прыгнуть назад? Но прыгать невозможно – застрянешь. А лезть назад – ужасно трудно. Спускаешь ногу – а там ничего нет. Надо смотреть вниз. А смотреть вниз – срывается рука.
Сердце забилось так, что стало слышно.
Федя посмотрел наверх. Где же шишки? Их не видно. Голова стукается о сучья, ветки царапают лицо. Руки вдруг стали липкие, как будто выпачканные в синдетиконе.
Но вот вдруг стало свободно голове.
Федя поднялся еще на один сук. Потом еще на один, и еще на один. Полез дальше.
Ветки все гуще, но наверху светлее. Только вот – сучья здесь вдруг покрыты иглами, а внизу этого не было. От этого скользят ноги, и хватать руками такие сучья больно. Все страшнее и страшнее. Но он лучше умрет, чем полезет вниз. Он полезет наверх, достанет шишки. Ствол уже совсем тонкий и гнется. Он ступает на тонкие ветки, и ветки гнутся. Подошвы уже совсем скользкие. Но если наступать у самого ствола, то можно устоять. Стало трудно дышать.
Но вот-вот-вот шишки. Ветки густо усеяны красными шишками, и все на свете забыто.
Мама, огород, пруд, постель – все это так далеко, все это было так давно и проходит молнией сквозь мозг, как воспоминание о другой жизни.
Из рук идет кровь. Чулки, штаны, блузка порваны.
Рука хватает ветку – ветку высшего счастья на земле, ветку, за которую положена жизнь. Что-то вонзается в глаз. Иглы забираются за ворот, в штаны, под чулки. Горячие руки хватают ветку. Фуражка слетела. Со лба течет пот и попадает в рот. Федя слизывает соленый пот.
Но – ветку не оборвать. Не оборвать! На минутку Федя приходит в себя. Господи, как высоко! Он видит под собой крышу. Что, если упасть? Грядки на огороде совсем маленькие. Может быть, оборвать шишки? Нет, это совсем, совсем неинтересно. Это не то. Надо ветку с шишками. Надо рвануть хорошенько. Федя дергает изо всех сил, морща лицо в ужасную гримасу. Оборвалась!
В следующий миг он летит спиной вниз, крепко держа в руках ветку. Закричать он не успел. Он повис на сучке и живо ухватился свободной рукой за другой сук.
Только тогда он закричал не своим голосом, потому что долго держать ветку невозможно. Если сейчас, сейчас, сию минуту не придут, он свалится.
Но уже кто-то лезет.
– Держись, не отпускай, говорю тебе, держись!
Это – смазчик со станции, шел с работы и услышал вопль.
Запахло маслом и
