Мама с папой брали меня к себе нечасто, хотя я очень любила бывать у них. Обитатели общежития не были избалованы общением с детьми, и поэтому, когда я туда приезжала, пользовалась всеобщим вниманием. Меня угощали разными вкусностями, дарили игрушки, приглашали к себе в гости. В моей памяти общежитие осталось как теплый уютный дом.
Там еще была большая кухня со множеством шкафчиков для посуды и столиков для приготовления пищи и несколько газовых плит. На кухне только готовили, а ели в своих комнатах. А шофер директора театра Владимир Кобец даже готовил у себя в комнате на плитке: он не любил, чтобы посторонние заглядывали в его кастрюли.
Чтобы попасть на работу, нужно было спуститься с третьего этажа на первый, пересечь небольшой двор и войти в театр со служебного входа. Но вскоре выяснилось, что рядом с лестницей, по которой надо было спуститься, находилась дверь, выходившая на кухню театрального буфета для сотрудников театра. Чтобы не выходить на улицу, особенно когда было холодно, артисты иногда пользовались этим маленьким удобством. В общежитии родители прожили около пяти лет. И мне кажется, что для них это было счастливое время.
Мое детство
Мне шел третий год, когда мама с папой уехали с Саввинской набережной, и я осталась на попечении маминых родителей. Моя жизнь в этой квартире продолжалась почти до 15 лет. До тех пор, пока бабушка и дедушка не получили отдельную квартиру на Авангардной улице в районе Речного вокзала. Детство мое было счастливым. Родители не бросили меня на руки бабушке-дедушке. Просто они посчитали, что ребенку гораздо лучше быть под присмотром: вовремя накормленным, гуляющем на свежем воздухе, нежели сидеть в пыльных кулисах и ждать окончания репетиции или спектакля.
Была одна попытка отдать меня в детский сад, но, проходив туда несколько дней, я наотрез отказалась от такого «удовольствия».
Мне нравилось бегать по длинному коридору, сидеть на кухне на лавочке, когда бабушка готовила обед. А еще больше доставляло удовольствие наблюдать, как ругались соседи: дело иногда доходило чуть ли не до драки. Тогда бабушка срочно выпроваживала меня с кухни, а я тихонечко открывала дверь и слушала крики и ор соседок – ждала, чем закончится свара. Нравилось ходить с бабушкой в магазин и покупать сочную розовую докторскую колбасу, которую я тогда очень любила; вкуснейшую сырковую массу с изюмом или цукатами, которая лежала на витрине в огромных лотках; красную и черную икру, продававшуюся вразвес, в то время не очень дорогую.
А еще я любила я ходить с бабушкой и в баню, потому что в доме не было ни горячей воды, ни ванны, ни душа. Поход в баню занимал полдня. Это была целая акция. Долго собирали чистое белье, полотенца, банные принадлежности. Все укладывали в большую сумку, брали большой эмалированный таз и шли. Таз нужен был для меня, так как бабушка брезговала банными шайками и не хотела сажать в них ребенка. Редко когда удавалось попасть в баню без очереди: иногда приходилось отстаивать часа по два. Ведь во всех близлежащих домах отсутствовали элементарные удобства. Бабушка сажала меня, еще совсем маленькую, в таз, давала игрушки, которыми я развлекалась, пока бабушка мылась сама. А потом она мыла меня. Я обожала банные дни, потому что после мытья мне в буфете покупали стакан газированной воды с сиропом за три копейки, а иногда даже два. Домой возвращались разморенные, усталые, но довольные.
Наши окна выходили на Москву-реку. Я помню еще, когда она замерзала, и весной был ледоход. Мы с подружками бегали смотреть, как идут по реке льдины, налезая одна на другую и раскалываясь. Нравилось гулять с бабушкой или дедушкой по набережной. Помню, однажды, гуляя с кем-то из взрослых, встретила свою подружку Галю Колокольникову, которая также прогуливалась с бабушкой. Стояла зима, и у меня в руках была красивая детская лопатка для снега. Галя попросила у меня лопатку поиграть, и я дала. Вдруг случайно Галя уронила лопатку в реку, а так как льда еще не было, игрушка камнем пошла ко дну. Мне стало так жаль лопатку, что со мной произошло нечто невообразимое. Я набросилась на подружку, повалила в снег и стала бить. Взрослые пытались нас растащить, но я не унималась. С воплем: «Я тебя убью!», я снова кинулась на Галю, и безобразная сцена повторилась. Я царапалась, кусалась… И это продолжалось до тех пор, пока Галина бабушка не схватила ревущую девочку на руки и не унесла домой. А меня дома как следует наказали, и я попросила у Гали прощения за эту выходку. До сих пор, когда вспоминаю об этом, мне становится стыдно. К счастью, это мое безобразие не отразилось на нашей с Галей дружбе.
Галя жила со своими родителями в нашем подъезде, точно такой же коммуналке, как наша, только этажом выше. Она была моей ровесницей. Еще в этом подъезде жила девочка, которую звали Наташа Бурдий. Наташа была старше меня на два года, но я с ней тоже дружила. Ее папа был фотографом, а мама – билетным кассиром в кинотеатре «Спорт». Уже потом, повзрослев, мы бегали в этот кинотеатр, и Наташина мама пропускала нас без билета. Мои родители попросили Наташиного отца сфотографировать меня. Он сделал несколько снимков. На них мне годика два или три. Впоследствии дедушка заказал тарелочку с моей фотографией. До сих пор она висит на стене спальни в моей квартире.
А в другом подъезде жила еще одна девочка, Алла Семенова. С ней я тоже дружила. Она была дочкой дипломата и несколько лет прожила с родителями в Австрии. Когда она оттуда приехала, то стала центром внимания всей ребятни нашего дома. Алла была обладательницей недоступной по тем временам заморской диковинки – жвачки! Девочка делили пластинку на несколько кусочков и угощала приятелей. Я брала этот драгоценный кусочек, клала в рот и от счастья даже боялась его жевать. А потом, наконец насладившись процессом и вкусом, заворачивала комочек в бумагу и прятала. Через некоторое время, отодрав засохшее лакомство от бумаги, жевала снова. И так много раз, пока жвачка не теряла всех своих качеств полностью.
Еще в нашем доме был мальчик Петя. Славился он тем, что бабушка его очень кутала, особенно зимой. Выйдет Петя во двор погулять, а на нем, как на капусте, семь одежек. Стоит Петя на улице, как столб, потому что пошевелиться ему неудобно. Все ребята над ним потешались.
В другой половине нашего дома, на втором этаже, жил мальчик Женя. Он мне нравился, но был постарше нас и уже ходил в школу. Один раз, весной, когда окна были уже раскрыты, мои подружки подговорили меня подойти к Жениным окнам и крикнуть: «I love you!» Я еще не знала, что это означает. Подошла и крикнула. Женя выглянул в окно и увидел меня. Когда мне перевели фразу, я чуть не сгорела со стыда и несколько месяцев избегала встреч с Женей. А в первом классе я влюбилась в мальчика Вову Родиновского. Он жил в соседнем доме, но играли мы вместе. И если во время какой-нибудь игры Вова в первую очередь гнался за мной, или в «прятках» находил меня, или даже дергал за косички – все это казалось ответным проявлением чувств.
А еще в нашем дворе, в подвале, обитали кошки. Их было довольно много. И каждая девочка имела «свою», «подшефную» кошку. Это значило, что ее надо было кормить, лечить и ухаживать за ней. У меня был ободранный кот Барсик. Дома я тихонечко, чтобы бабушка не видела, доставала из холодильника колбасу, резала ее на мелкие кусочки, наливала в баночку молока и шла в подвал кормить Барсика. Котяра все это съедал и долго благодарно мурлыкал и терся о мои ноги, а я с удовольствием его гладила. Продолжалось это довольно долго, до тех пор, пока бабушка, расчесывая мне волосы, не обнаружила на голове небольшую плешинку. Она повела меня к врачу. У меня оказался стригущий лишай, который пришлось долго лечить.
Родители частенько приезжали на Саввинскую, но я без них совершенно не скучала. Даже наоборот, недолюбливала их приезды. Потому что надо было прерывать прогулки и игры с друзьями и идти домой. Иногда гулять со мной любил папа. Мы шли с ним по набережной до Лужников. Если была весна и снега уже не было – брали с собой ракетки и играли в бадминтон. Или смотрели, как кто-то гоняет футбольный мяч. Или просто бродили на свежем воздухе. Возвращались домой пешком, усталые. Бабушка кормила нас обедом. Я не очень любила эти прогулки – мне гораздо интереснее было общаться с подружками. Кроме самых простых игр: «пряток», «салочек», «казаков-разбойников», мы изобретали и другие развлечения. Например, ходили «вокруг света». Кругосветное путешествие означало: выйти со двора, пройти мимо соседнего дома, повернуть на другую улицу, на которой располагались Виноградовские бани, пройти мимо бань далее по улице, параллельной набережной, потом два поворота – и опять вернуться на Саввинскую набережную. Действительно, получался круг. Ходили «вокруг света» очень осторожно, чтобы не узнали родители. Если узнают – дадут нагоняй. А еще было можно при наличии денег сделать небольшой крюк, добежать до Дома культуры «Каучук» и купить мороженое у продавщицы с тележки. Фруктовое стоило 7 копеек, эскимо – 11 копеек, «Ленинградское» – 22 копейки, и – предел мечтаний – «Лакомка» – 28 копеек. Возвращались домой счастливые, храня тайну великого путешествия.
