Ознакомительная версия.
Я слышал и другие истории о невероятной двуличности на высших уровнях гестапо и СС, хотя и не имевшие отношения к предстоящему процессу, и это свидетельство предательской и трусливой натуры Гиммлера в очередной раз наглядно продемонстрировало мне отсутствие совести и нравственных ценностей у высокопоставленных нацистов. Теперь я мог поставить знак равенства между жестокостью, коррупцией, преступностью и высоким положением в СС, этом мнимом рыцарском ордене на основе Тевтонского. Мне еще не доводилось встретить или хотя бы слышать о высокопоставленном нацисте, у которого были бы достойные мотивы или характер, заслуживающий уважения. Германия поистине попала в руки своих наихудших представителей!
Генерал Франц Гальдер в Нюрнберге свидетельствовал против нацистов. Гальдер, начальник штаба Верховного командования сухопутных войск, был тем военным гением, кто разработал план блицкрига, который провел немецкую армию через всю Западную Европу и довел ее до Москвы. Гальдеру не предъявили обвинений, потому что Гитлер сместил его с поста, так как он увел колонны измученных немецких солдат из-под Москвы в ноябре 1941 года с намерением перегруппироваться и разгромить русских следующей весной. Гитлер считал, что победу ему принесет стратегия «ни шагу назад», и приказал своим генералам организовать массовые убийства в Советской России. Гальдер был одним из немногих людей, которые не согласились с Гитлером и остались живы.
Гальдера поселили в Нюрнберге в надежном месте, куда помещали свидетелей, не обвиняемых в военных преступлениях. Еще там жили генерал Эрвин фон Лахузен, второй по важности человек в разведке Германии, которому предстояло стать первым свидетелем обвинения; две любовницы Эрнста Кальтенбруннера; официальный фотограф Гитлера Генрих Гофман; довоенный придворный шут Гитлера Путци Ханфштенгль и др.
Гальдеру нравилось со мной разговаривать. Однажды он рассказал мне, что как-то раз обедал с Гитлером и Герингом в ставке фюрера в Восточной Пруссии, и Геринг хвастливо сказал – в присутствии десятка человек: «Рейхстаг? Вы все знаете, что это я его поджег!» Геринг, наверное, в то время был пьян, но достаточно трезв, чтобы тут же покраснеть после своего хвастливого заявления. Позднее я показал свидетельство Гальдера Герингу, он сказал:
– А, да я просто пошутил.
– Рейхсмаршал, – сказал я, – расскажите мне хотя бы еще об одной шутке, которую вы позволили себе при Гитлере.
В первый раз – и только на мгновение – Геринг не нашелся что ответить.
В другой раз я пришел на квартиру к Гальдеру, потому что ему все хотелось оправдаться и доказать, что он был лучшим полководцем, чем Гитлер, и он хотел, чтобы я его выслушал. Чтобы помочь Гальдеру воссоздать подробности битвы под Москвой, я велел владельцам жилья обыскать всю округу и купить сотни игрушечных солдатиков и танков, которые чудесным образом уцелели во время войны в оригинальной упаковке. Встав на колени на полу рядом со мной, отпихнув мешавшие стулья, Гальдер воспроизвел для меня битву за Россию в 1941 году. Меня поразила ирония этой картины: какой другой еврей – рядовой американской армии – когда-либо присутствовал при том, как один из главных гитлеровских генералов ползает по полу, чтобы дать ему урок по стратегии молниеносной войны?
Я работал с Гальдером в допросной в то утро, когда армейская газета «Звезды и полосы» сообщила крупным заголовком передовицы, что на Японию сброшена атомная бомба. В коротком репортаже говорилось, что эта атомная бомба эквивалентна тысячам обычных бомб. Я развернул газету перед Гальдером и спросил:
– Herr General, was sagen Sie nun? (Что вы теперь скажете, господин генерал?)
Он задумался.
– Clausewitz ist tot (Клаузевиц мертв), – отозвался он.
Что он имел в виду? Клаузевиц – немецкий военный мыслитель, полководец, который когда-то сказал: «Война есть продолжение дипломатии иными средствами». Уже нет, подумали мы тогда. Атомная война ничего не продолжает, это конец всего. Гальдер понял, что разумные нации никогда не пойдут воевать с атомными бомбами, преследуя чисто националистические цели.
В тот момент, когда генерал Гальдер сидел рядом со мной, я перестал бояться, что Германия когда-нибудь еще раз попытается напасть на другие страны или что разумные политические лидеры развяжут атомную войну. Конечно, мы не могли представить себе ни всех других будущих войн, неатомных, корейской, вьетнамской и остальных, ни помыслить о том, что обладание оружием, способным уничтожить обе стороны, удержит холодную войну на холодной стадии. Мы только знали, что с Германией как с зачинщиком националистических войн, пытающимся завоевать соседние страны, имея доступ к атомному оружию, покончено. В одной ослепительной вспышке я увидел, что Германия сможет добиться будущего процветания только членом содружества наций. Все книги о немецком военном героизме в зеленых тканевых переплетах, которые жадно читал под одеялом в детстве, отправились на свалку истории. Ни Германия, ни другие страны никогда не будут снова вдохновляться полководцами, скачущими на лошадях с саблями наголо воевать с соседями, если у обеих сторон будет атомное оружие!
Я несколько раз переводил на допросах Шпеера, который на всех производил впечатление своими культурными манерами. Он был назначен министром вооружений и военной промышленности через несколько лет после начала войны, и потому его не могли обвинить в том, что он был ее зачинщиком. Все допрашивавшие его были поражены тем, что он смог обеспечить рост немецкого военного производства, даже когда страна лежала в развалинах. Еще он сказал, что настолько разочаровался в Гитлере и в диктатуре, что планировал устранить его, но не смог исполнить задуманное. Как оказалось потом, обвинители обошли молчанием тот факт, что Шпеер использовал в производстве десятки тысяч рабов, в основном из концентрационных лагерей, которые затем умерли от переутомления и недоедания.
В два часа дня в пятницу 19 октября 1945 года у меня зазвонил телефон, и полковник Уильямс велел мне немедленно явиться к нему в кабинет. В чем дело? Войдя, я увидел в его кабинете нескольких других служащих допросного управления, стоявших с торжественным видом. Стенографистка записала мою присягу, и я до сих пор бережно храню этот текст. Мне не могло и в голову прийти, что я буду участвовать в обвинении нацистов.
Гарри Нив, на самом деле Эйри Нив, – британский майор, бывший военнопленный, сбежавший из нацистского плена. После Нюрнбергского процесса он стал выдающимся членом палаты общин и в конце концов был убит боевиками Ирландской республиканской армии у здания парламента. Но в тот день в 1945 году, когда я стоял там в качестве официального переводчика и участника обвинения, он представлял Международный военный трибунал.
Ознакомительная версия.