Перед самым открытием Думы были арестованы члены рабочей группы, входящей в состав военно-промышленного комитета. Это были умеренные по своим взглядам люди, и казалось непонятным, что побудило правительство к их аресту. Арестованы были не все: двое остались на свободе. Они обратились с воззванием к рабочим, призывая их, несмотря ни на что, сохранять спокойствие. Это обращение, так же как и письмо Милюкова, не было разрешено к печати.
Открытие Думы обошлось совершенно спокойно. Никаких рабочих не было, и только вокруг по дворам было расставлено бесконечное множество полиции. Чтобы не подливать еще больше масла в огонь и не усиливать и без того напряженное настроение, я ограничился в своей речи только упоминанием об армии и ее безропотном исполнении долга. Вместо общеполитических прений заседание оказалось посвященным продовольственному вопросу, так как министр земледелия Риттих пожелал говорить и произнес очень длинную речь. Центр поддерживал Риттиха, кадеты резко на него нападали. Из речи Риттиха было ясно, что в короткий срок ему не многое удалось сделать и что с продовольствием у нас полный хаос. Городам из-за неорганизованности подвоза грозит голод, в Сибири залежи мяса, масла и хлеба; разверстка между губерниями сделана неправильно, таким образом, что хлебные губернии поставляли недостаточно, а губернии, которым самим не хватало хлеба, были обложены чрезмерно. Крестьяне, напуганные разными разверстками, переписками и слухами о реквизициях, стали тщательно прятать хлеб, закапывали его или спешили продать скупщикам.
Настроение в Думе было вялое, даже Пуришкевич и тот произнес тусклую речь. Чувствовалось бессилие Думы, утомленность в бесполезной борьбе и какая-то обреченность на роль чуть ли не пассивного зрителя. И все-таки Дума оставалась на своей прежней позиции и не шла на открытый разрыв с правительством. У нее было одно оружие — слово, и Милюков это подчеркнул, сказав, что Дума «будет действовать словом и только словом».
Дума уже заседала около недели.
Стороной я узнал, что государь созывал некоторых министров во главе с Голицыным и пожелал обсудить вопрос об ответственном министерстве. Совещание это закончилось решением государя явиться на следующий день в Думу и объявить о своей воле — о даровании ответственного министерства. Князь Голицын был очень доволен и радостный вернулся домой. Вечером его вновь потребовали во дворец и царь сообщил ему, что уезжает в Ставку.
— Как же, ваше величество, — изумился Голицын, — ответственное министерство?… Ведь вы хотели завтра быть в Думе.
— Да… Но я изменил свое решение… Я сегодня же вечером еду в Ставку.
Голицын объяснил себе такой неожиданный отъезд в Ставку желанием государя избежать новых докладов, совещаний и разговоров.
Царь уехал.
Дума продолжала обсуждать продовольственный вопрос. Внешне все казалось спокойным… Но вдруг что-то оборвалось и государственная машина сошла с рельсов.
Совершилось то, о чем предупреждали, грозное и гибельное, чему во дворце не хотели верить.
Родзянко Михаил Владимирович
За кулисами царской власти. — М.: Панорама, 1991.- 48 с. / Популярная библиотечка «Коробейник». Серия «Мгновения истории».
ISBN 5-85220-162-6
© Издательство «Панорама». Москва, 1991 г.
This file was created with BookDesigner program [email protected] 03.05.2010
«Хлысты», по-видимому, искаженное произношение «хри-сты»; «христовщиной» секта называлась потому, что она управлялась так называемыми «христами». Хлысты никогда себя так не называли, считая себя «людьми божьими», в которых за их богоугодную жизнь обитает бог.
Отвергая брак, уча, что с прежней (до вступления в секту) женою следует жить, как с сестрою, хлысты имеют «духовных» жен, плотские связи с которыми не составляли греха, ибо здесь проявляется не плоть, а духовная «христова» любовь. Иметь связи с чужими женами, значило у хлыстов — «любовь иметь, что голубь с голубкой».
Собрания хлыстов назывались «радениями» и бывали большею частью ночью. На них мужчины надевали белые коленкоровые рубашки с широкими рукавами, простирающимися до пят. Женщины надевали белые сарафаны или юбки и голову повязывали платками. В состав богослужения входило кружение или беганье («радение»). Радения бывали в схватку (мужчина с женщиной), стенкой (мужчина против женщин), круговые и т. п. Происходили они под припев: «Хлыщу, хлыщу, Христа ищу», причем каждый радельщик ударял стоящего перед ним ладонью. Во время кружения хлысты обнажались, приводя себя тем самым в половое неистовство и все оканчивалось общими развратными действиями. (Прим. ред.)
