Вся рота относится ко мне великолепно, все время просовывали мне под дверь папиросы и печенье, т. к. на «кичке» скверно кормят и нельзя курить. Они устраивали демонстрацию у моих дверей, и я был капельку Манолисом Глезосом. При этом они распевали песню нашу с Додулатом:
Мои друзья давно сидят на «кичке»
Их выпускают только лишь в сортир
Мои враги давно таскают лычки
И каждый хер над ними командир.
И т. д.
Не сердись на меня и не пиши длинных отповедей, я все сам понимаю.
Стихотворение я написал о том же, о чем был стих «Разговор с командиром»[22]. Но я сделал над собой волевое усилие и заставил себя написать в другом ритме и иначе. Оно, по-моему, стало лучше. Это из стихов, посланных Светлане. Я хотел в нем затронуть тему благородной ревности. Светлана пишет часто, все стихи помещает в стеной газете пединститута и, кажется, даже мной гордится чуть-чуть.
Совершенно неожиданно выяснилось, что она хорошо рисует, я раньше никогда не встречал женщин, которые бы рисовали.
Большой привет Люсе.
Будь здоров, не кури, плохо питайся (творогом, простоквашей), выздоравливай, три года готовь организм к грандиозной пьянке по случаю моего приезда.
Сережа.
ТВОИ ПИСЬМА
Светлане
Я в этих письмах каждой строчке верю,
Но все же часто думаю о том,
Кто для тебя распахивает двери
И подает на вешалке пальто
Он ходит где-то рядом, он спокоен,
Стихов тебе не пишет, не грустит,
Заговорит когда-нибудь с тобою,
И яблоком случайно угостит.
В трамвае переполненном однажды
Уступит место, ты кивнешь в ответ,
Он умный, он особенный, он каждый
Кто мимо шел и обернулся вслед.
От этих писем я теперь завишу,
Я верю им, мне некого винить
Но так боюсь всего, о чем не пишешь
О чем сама не знаешь, может быть.
С. Д.
[Осень 1962. Коми — Ленинград]Дорогой Донат!
Мама пишет мне, что ты очень к ней внимателен. Я тебя за это очень благодарю.
Еще она пишет, что ты показал ей мои стихи, но я надеюсь, что ты не показал ей тех, в которых содержится намек на внезапную гибель.
Тельняшка мне пока вторая не нужна.
«Голубой паспорт» лежит дома в шкафу[23]. Присылать его мне не надо, но вообще прочти, я просто сейчас даже не помню, очень ли это было мерзко.
По поводу кальсон я знаю, что нам на днях выдадут теплые кальсоны. У меня все в порядке. В след[ующий] раз, когда я соберусь написать длинное письмо, то расскажу подробно, как ко мне относятся солдаты, потому что это интересно.
Всем большой привет. Стихов новых пока нет. Фотография у меня Лялина только одна, да еще газетная вырезка, которую видела мама. Причем на фотографии она хохочет куда-то в сторону и снимок мутный. У нее скоро каникулы. Она наверное приедет. Тут уж я с ней обязательно сфотографируюсь. Донат, она 162,5 см росту. Это не слишком много, но смешно и мило.
Будь здоров, Донат.
Сережа.
26 ноября [1962. Коми — Ленинград]Дорогой Донат!
Я получил за эти два дня семь твоих писем. Книжечку тоже получил. У меня все в порядке. Я сейчас в конвое. Вторая тельняшка мне пока не нужна. Спасибо. Асидол тоже не нужен. У меня есть асидол. Вот так. Спасибо за стихотворение про птицу какаду. Оно мне нравится. Получил все твои отзывы о стихах, кроме последних:
1. «Я знаю, что лихие мастаки…»
2. «Я этим письмам в каждой строчке верю…»
3. «Жабин был из кулачья…»
4. «Я все это помню прекрасно…»
5. «Мне аплодировали охры…»
Из них только второе заслуживает внимания. Читал в «Огоньке» несколько стихов Рождественского. Мне кажется, что я их уже когда-то читал, но тогда они были лучше. Такое ощущение.
Посылаю тебе еще два. Первое — очень старомодное и напыщенное. Я таких больше не буду писать. Их очень тяжело сочинять, а когда готово и много затратил сил, то оказывается, что вышло скверно. Я его посылаю для контраста со вторым. Второе я написал под влиянием пошлого творчества Додулата, поэтому и помещаю перед ним несколько строчек из его песен, чтоб было ясно, откуда у меня такая тенденция, так сказать. Во втором есть слегка НЭПовский дух, но это специально, я старался не переборщить.
Будь здоров, хворай в меру.
Сережа.
РАВНОДУШИЕ
Да, можно скрыть и ненависть и нежность
И зависть черную и даже тяжкий гнев,
Но равнодушие всегда заметно мне,
И скрыть его попытки безуспешны.
Когда ты исчезаешь зыбкой тенью,
Когда стихает легких платьев шум,
Я мести, словно милости прошу,
И ненависти жду, как снисхожденья.
ДАМСКОЕ ТАНГО
Куда ж вы смотрите безжалостные женщины
Не дайте малолетнему пропасть
Не наливайте мне вина в стаканы синие
Не заводите мне охрипший патефон
Т. Лавриковой
Я умею танцевать танго
И танцую я его ловко
Только зря ты все глядишь, Таня
Ты уж лучше пригласи Левку
Вы по-моему вполне пара,
Он ведь парень боевой с Охты,
Ты, Танюша, пожалей парня,
Он давно уж по тебе сохнет,
Ты красивее других, тоньше,
И глаза твои синей моря,
Ты танцуешь, будто ты тонешь,
Будто ты себя спасти молишь,
Танцевали мы с тобой часто,
Я хочу тебе сказать честно,
Я же чувствую, что ты чья-то,
Но, послушай, ведь и я чей-то,
Есть у каждого из нас тайна.
Патефон давно охрип, шепчет.
Лучше вальса подождем Таня
Мне его не танцевать легче.
Р. S. Донат, это в общем недурное стихотворение было написано от начала до конца в нетрезвом виде. Жду писем.
Сережа.
[Декабрь 1962. Коми — Ленинград]Дорогой Донат,
я сожалею о том, что вас так встревожило мое пятидневное молчание. Времени, действительно, не хватает, потом у нас иногда нет света по вечерам, во всяком случае, не относи этот перерыв в письмах за счет наглого подозрения, что вы недостаточно обо мне заботитесь.
