Талейран не верил в успех миссии, но ему просто хотелось удалиться из Франции на некоторое время, так как он «устал и испытывал ко всему отвращение»[95].
Пробыл в Англии Талейран пять месяцев и вернулся в Париж 5 июля 1792 года.
Следует отметить, что в то время «многие британцы еще продолжали быть хорошо настроенными по отношению к французской революции»[96].
Талейран тогда познакомился со многими известными людьми. Более того, ему удалось добиться нейтралитета Англии в вопросе войны Франции с Австрией, начавшейся в апреле 1792 года.
Следует отметить, что именно тогда Талейран впервые показал, каким он был первоклассным дипломатом. При этом он с такой царственной величавостью как бы и не замечал того, чего не хотел замечать, и «артистически симулировал сознание глубокой своей моральной правоты»[97].
Казалось, ничто не могло его смутить. И он по-настоящему поразил британцев. «Они единодушно нашли, что он вовсе не похож на француза. Он был холоден, сдержан, говорил свысока, скупо и намеренно не очень ясно по существу, очень умел слушать и извлекать пользу из малейшей необдуманности противника»[98].
Короче говоря, «первая дипломатическая миссия Талейрана завершилась успешно. Присоединение Англии к антифранцузской коалиции было отсрочено. Бывший епископ раскрыл свои способности теоретика и практика буржуазной дипломатии. Казалось, пришло время для официальных и неофициальных поздравлений, наград и, разумеется, денежных поступлений. Но…»[99].
Но 10 августа 1792 года во Франции была уничтожена королевская власть. При этом был образован новый парламент, названный Национальным конвентом (Convention nationale). Он собрался 20 сентября 1792 года и стал, по сути, новым французским правительством. Подчеркнем, кровавым правительством, ибо в стране тут же начался страшный революционный террор.
В это время осторожный Талейран предпочел вновь покинуть Францию.
Отметим, что наш герой не был трусом. Доказательством этому служит хотя бы тот факт, что, когда был создан Чрезвычайный трибунал по борьбе с контрреволюцией и в стране начались массовые аресты, он в своем экипаже вывез из Парижа и довез до границы своих друзей Альбера Бриуа де Бомеца и графа Луи де Нарбонн-Лара, внебрачного сына Людовика XV. «Для Шарля Мориса это был необычайно смелый поступок»[100].
Смерть графа де МирабоОтметим, что на желание Талейрана уехать куда подальше из Франции сильно повлияла смерть его хорошего знакомого графа де Мирабо. Граф кончил очень плохо. 27 марта 1791 года он вдруг испытал первый тяжелый приступ некоей странной болезни, а через шесть дней Франция узнала о смерти своего трибуна. Весь Париж присутствовал на его похоронах. Тело Мирабо было торжественно положено в знаменитом Пантеоне.
Как мы уже знаем, Мирабо говорил, что «нация — это стадо, которое пастухи с помощью верных собак ведут, куда хотят». Очевидно, что себя он считал одним из таких «пастухов», но, «как и все прочие показные главари революции, он страшно заблуждался: и он, и все остальные служили лишь собачью службу; с помощью этих окровавленных невинной кровью верных псов революции настоящие “пастухи” сгоняли стадо французского народа с его исторического пастбища. Когда Мирабо понял, что он не “пастух”, а только собака, да еще на цепи, и попытался остановить кровавый бег начатой под его руководством революции, это оказалось уже невозможным. И как только настоящие “пастухи” заметили неверность этой их “собаки”, они ее немедленно обезвредили и погубили»[101].
Говорят, что за крупное вознаграждение и обязательство погасить его огромные долги Мирабо стал секретным агентом королевского двора. Марат, Робеспьер и некоторые другие революционеры догадались о двойной игре Мирабо и резко выступили против него. Однако до внезапной смерти последнего эта тайная сделка оставалась недоказанной, и он был похоронен с величайшими почестями. Лишь после свержения монархии 10 августа 1792 года были обнаружены документы, подтверждавшие измену Мирабо. В связи с этим его прах, первоначально помещенный в Пантеон, был выброшен оттуда и перенесен на кладбище для преступников в предместье Сен-Марсо.
Как водится, когда Мирабо умер, врачи не сумели установить точный диагноз и причину смерти. Заметим, однако, что когда Мирабо скончался, ему едва исполнилось 42 года.
Террор во ФранцииИтак, 10 августа 1792 года во Франции пала монархия, король Людовик XVI и королева Мария Антуанетта были заключены под стражу, а 22 сентября в стране была провозглашена Республика.
С первых же дней Республики во Франции начался период беспощадного террора, то есть уничтожения практически без суда и следствия всех недовольных свершившимся. Идеологом и практиком террора выступил Жорж Дантон, который считал необходимым дать выход «народному гневу». Волна репрессий прокатилась по всей стране. По распоряжению Дантона тюрьмы переполнились священниками, родственниками эмигрантов и просто подозрительными лицами, на которых были получены доносы. Жертвам рубили головы усовершенствованным «гуманным способом» на гильотине, ошибочно считающейся изобретением профессора анатомии Жозефа Гильотена.
2 сентября 1792 года шайка обезумевших от крови злодеев проникла в тюрьмы и начала поголовное избиение «изменников» и «аристократов», не разбирая ни возраста, ни пола. Кровавая вакханалия длилась три дня, а официальные власти и не думали этому помешать. Напротив, толпа неистовствовала, получив полное одобрение со стороны Дантона и его соратников.
Вторая поездка в АнглиюВ это время, как мы уже говорили, Талейран думал лишь о том, как бы вновь уехать из Франции — как говорится, от греха подальше.
В своих «Мемуарах» он потом написал: «Моей истинной целью было уехать из Франции, где мне казалось бесполезным и даже опасным оставаться, но откуда я хотел уехать только с законным паспортом, чтобы не закрыть себе навсегда пути к возвращению»[102].
Для этого он попросил временную исполнительную власть дать ему поручение в Лондон. Формальным поводом стал научный вопрос: дело касалось введения по всему королевству единообразной системы мер и весов. В своем обосновании Талейран написал, что было бы «полезно обсудить этот вопрос сообща с Англией»[103].
В результате Дантон выдал ему паспорт, в ордере к которому было сказано: «Настоящим удостоверяется свободное передвижение Мориса Талейрана в Лондон, едущего по нашему приказанию»[104].
