Бритоголовый неморгающе выдержал его взгляд, буднично сказал, указывая пальцем на баул:
— Желательно взглянуть… Отоприте, пожалуйста.
— Замка нет.
Вытряхнул баул Богда. Пересмотрел все вещи; перелистал книжки, тетрадки, выворачивал даже шерстяные носки, вывязанные накануне бабкой. Начальник, отвалившись, потряс с благоговением устав строевой службы, затрепанную книжонку.
— Интересуетесь строевой службой? Похвально, господин фельдшер.
— Не имею чести еще быть таковым, — ответил Николай, не поддаваясь на его миролюбивую усмешку.
— Еще год учебы им-с, — подсказал Богда, передавая застегнутый на ремни баул. — Не смеем задерживать-с. Через минуту ваш поезд.
На перроне, бегая взглядом по толпе, Николай мучительно искал, кого бы послать к дяде.
Июль 1914 года. В день выпуска с утра в спальнях, коридорах суета. Сразу после молебствия в просторном вестибюле выстроилась защитно-алая шеренга воспитанников. Ни одной лишней складки под ремнями, ни одного шевеления в застывших свежих мальчишеских лицах. Напротив — стол под голубым сукном; преподаватели, начальство в парадных мундирах. Свидетельства выдает сам начальник школы, генерал Калашников.
— …Андрей Петруня!
Четкий шаг. Вручение, рукопожатие. Тем же строевым Петруня возвращается, но уже не воспитанником старшего возраста, а военным фельдшером, вольноопределяющимся.
— …Дмитрий Мазур!
— …Николай Пикуль!
— …Николай Щорс!
После выпускного вечера Николай сел в утренний поезд. Надо было бы денька два пображничать с однокашниками на радостях согласно заведенному порядку. От сестры получил тревожное письмо: что-то с дядей Казей. Пишет намеками. Болезнь — так бы и сообщила.
Проезжая мост, высунулся в окно. Полный солнца и небесной глуби, Днепр слепил. Николай щурился, ловил открытым ртом свежий ветер, а из головы не выходил дядя. Не болезнь. Нет, нет. Обыск? Арест? Зимой они видались, по казенным делам дядя приезжал в Киев. Поделился тем, что произошло с ним тогда на вокзале в Сновске. На диво он к этому отнесся с усмешкой.
Костя укатил недели полторы назад. Повторным заходом попал в выпускную группу. Наверно, река, рыбалка затянули его совсем — мог бы черкануть пояснее, нежели Кулюша. Незаботливый он у них, равнодушный к чужим, к близким. Горазд на прихоти.
Под стук колес Николай отвлекся. Одолевают думы: с весны отчетливо ощутил, что школа позади и через месяц-другой надо делать самостоятельный шаг. На душе безрадостно. Должность младшего фельдшера в околотке одного из окраинных военных округов необъятной Российской империи страшила, приводила в уныние. За каждый год учебы воспитанник школы обязан отработать в армии полтора года. За четыре — шесть лет! При поступлении цифра такая казалась пустым звуком. Нынче встала она перед ним воочию. Угнетало то, что лепта твоя мизерна — ставить градусники, грелки, клизмы, выписывать с чужих слов рецепты. Молодым, по сути, здоровым ребятам твоего же возраста. Переживания не были бы столь болезненны, не знай он, Николай, что делается вокруг. Мало кого из выпускников тревожит его завтрашний день. У иных ретиво действуют родители. Папаша состоятельный — может сунуть кому следует. Трое из выпуска таким образом отвертелись и поступают в университет, на медицинский факультет; кое-кто надеется попасть в офицерские училища. Словом, ловчат всяк по-своему, используя толстый карман и связи.
Понимал Николай — ни того, ни другого у него нет. Отец один тащит огромный воз. Те замусоленные трешки, которые он с кровью отрывал от семьи дважды-трижды в году, жгут до боли ладони. Не чаял, когда начнет отрабатывать их, помогать отцу.
Забываясь, он возвращался к своему болючему. В университет, на медицинский бы… С мечтой этой он сжился. Стороной вызнал, что фельдшерское свидетельство не дает права для поступления в университет, нужна гимназия. Согласен, школьные знания по общеобразовательным не идут в сравнение с гимназическими. Возмущало другое: для него, продолжателя крестьянского сословия, сына малограмотного машиниста маневрового паровоза, страшно узка дверь храма высших наук. Однако попадают. Но опять же — плата.
Опять дядя! Что там стряслось? Был обыск? А что могли найти? «Правду»? Запрещенные брошюры? Бывают у него. Доставляют машинисты, кондуктора. Случается, ездит и сам. Вот в Киев приезжал; наверняка порожнем не вернулся домой. Сновские жандармы во все глаза за ним; Богда днюет и ночует возле депо.
За окном ходила степь, зеленые островки сел; небо, безоблачное, мирно-голубое, оставалось неподвижным.
Сельским фельдшером век оставаться? Нет, нет. Поработает околоточным два-три года… Даже все шесть! За это время одолеет предметы, необходимые для вступительных экзаменов в университет, скопит денег, чтобы не тянуть с отца. Исполнилось девятнадцать. И шесть. Двадцать пять. Годы немалые для поступающего…
Страшно подумать, как долго пробиваться в люди. Быть свободным, независимым. Для этого нужны знания… Знать, знать и знать. Хотя бы с дядино.
Прошедший год был мучительным для Николая. На каждом шагу обнаруживались провалы: этого не знает, того не знает. Сколько требовалось изворотливости, чтобы отлучаться из школы. Пропадал в библиотеках. Заглатывал все подряд, без системы, и чем ни больше читал, тем явственнее ощущал свое бессилие перед огромным миром книг. Глядеть на книги по медицине — дух захватывает.
В Бахмаче, на пересадке, ожидая поезда, Николай слонялся в пристанционном садике. Удивило многолюдье. Сперва, занятый собой, не понял, в чем дело. Приводили кого-то строем, с оклунками за плечами; за ними, всхлипывая, тащились бабы с ребятами. У товарных теплушек распоряжались подтянутые офицеры. В армию? Есть и немолодые. На работы какие?
— Николай! Щорс!
Обернулся. Дядька Михайловский. С железным сундучком, в форменке. С ним оба помощника.
— На побывку? — издали еще он протянул мазутную, с искривленными пальцами руку. — Может, подвезти? Видишь, что делается?
Мирный, нарядный вид его, наверно, удивил машиниста. Сводя настороженные брови, заспрошал:
— А в Киеве как? Ничего не слыхать? Нет еще мобилизации?
Мобилизация? Вспомнилась на Киевском вокзале суета; мало того, воскрешались и случайные обрывки разговоров… Убийство в Сараеве…
— Людно, — ответил он, чувствуя, как к щекам приливает кровь. — А, газетные сообщения об убийстве в Сербии… Из-за того, думаете, и мобилизация?
— А иначе с чего бы?
Проталкиваясь за машинистами, Николай, улучив момент, спросил у Михайловского:
— С дядей что там?
