Цзян Цин ощущала, как в политбюро нарастала к ней вражда. Она с возмущением говорила Хуа Гофэну: “Еще не успело остыть тело Председателя Мао, а Вы уже хотите вышвырнуть меня? Это так Вы благодарите Председателя за то, что он Вас выдвинул?” Хуа Гофэн на это отвечал:
"Таких намерений у меня нет. Живите мирно у себя в доме. Вас никто не собирается выбрасывать оттуда”. Однако вдова, явно переоценивая свои силы и возможности, не последовала этому достаточно прозрачно выраженному совету. А может быть, она уже не могла остановиться в своем стремлении к власти?!
Ее соратники деятельно готовятся к возможным столкновениям. Но Хуа Гофэн, маршал Е Цзяньин и глава службы безопасности политбюро Ван Дунсина внимательно следили за действиями радикалов. Наконец, они приняли решение арестовать четверку вечером 6 октября. Акция была осуществлена спецназовцами Ван Дунсина и прошла без инцидентов.
Минуло уже более двух десятилетий после смерти Великого кормчего. Однако по-прежнему его монументальная фигура остается доминирующей в культурном пространстве и массовом сознании. Живой бог и диктатор, революционер и поэт, философ и тиран – он живет в памяти сотен миллионов китайцев. Мысли его и сегодня нередко цитируются в повседневной жизни. В чем-то это ностальгия по тем славным временам эпохи Великого Мао – временам возвышенных целей и революционных страстей, когда раздираемая полувековой бойней страна была наконец объединена. По словам нынешнего китайского лидера Цзян Цзэминя, даже ошибки Мао “были ошибками великого революционера и великого марксиста”.
Вторая половина 90-х годов – сложное и болезненное время для Китая. После смерти Дэн Сяопина участились пессимистические прогнозы, предрекающие экономический крах, политический раскол и дезинтеграцию Китая в начале следующего тысячелетия. С развитием “рыночного социализма”, ростом экономической свободы и периодическими всплесками “движения за демократию” центральная власть постепенно слабеет и теряет возможность влиять на реальное положение в стране. Многие политологи предсказывают, что, если Китай не разорвут, как Югославию, этнические распри, или, как СССР, политические амбиции, то к этому результату могут привести противоречия между набирающими экономическую мощь региональными элитами.
Всякая модернизационная трансформация – это не только экономическое развитие, но и структурная перестройка всего общественного организма страны и изменение человека. Меняются психология личности, образ жизни и мыслей, социальные ориентации, система ценностей. Подобные изменения, тем более в такой огромной стране, как Китай, никогда не происходят быстро и безболезненно. Вся история этой страны свидетельствует, что периоды стабильного консерватизма всегда сопровождались здесь усилением центральной власти. Но как только начиналась модернизация и приходили в движение огромные массы народа, власть теряла способность управлять страной и начиналось “смутное время”.
Сложности и противоречия модернизации вызывают рост тоски по прошлому, по “славным временам Мао Цзэдуна”. Когда в обществе нарастает коррупция, а богатство и роскошь выставляются напоказ, простые китайцы вспоминают Мао, жившего якобы в простоте и непритязательности. Когда в стране начался голод после “большого скачка”, Мао отказался от мясной пиши. В современной частушке поется:
Сын Мао Цзэдуна погиб молодым,
Он пал в неравном бою.
Чжоу Эньлай не имел детей,
Отдал народу он жизнь свою.
Сын Дэн Сяопина – большой бизнесмен,
В боях за мошну хоть кого удавит.
Сын Чжао Цзыяна нажил капитал
На перепродаже цветных ТиВи.
Последний акт “изгнания злых духов” начался в ноябре 1980 года, когда открылся судебный процесс над “бандой четырех”. Реформаторы предполагали, что это будет последний гвоздь в крышку гроба Мао и его наследия. Официальное обвинение было выдвинуто против шести видных радикалов, десять из них находились на скамье подсудимых: “четверка” во главе с Цзян Цин, Чэнь Бода – бывший личный секретарь Мао и идеолог “культурной революции”, а также пятеро бывших военачальников, сторонников Линь Бяо. Остальные обвинялись посмертно.
Страна прильнула к телевизорам, и перед китайцами вновь вставали ужасы “культурной революции”. Подсудимые вели себя так, словно они заблуждались, находясь под гипнозом Мао Цзэдуна. Только Цзян Цин, ни на йоту не признавая себя виновной, вела себя вызывающе, выкрикивая давно заезженные лозунги. Особый акцент делался на “контрреволюционных действиях” обвиняемых, направленных непосредственно против Дэн Сяопина. В итоге Цзян Цин и Чжан Чуньцяо, отказавшиеся признать себя виновными, были приговорены к смертной казни с отсрочкой исполнения на два года, а Ван Хунвэнь и Яо Вэньюань – к пожизненному лишению свободы. Впрочем, не прошло и два-три года, а в Китае уже мало кто вспоминал об этих некогда всемогущих людях, ставших неожиданно для себя в одночасье “бандой четырех”.
Одновременно с судебным процессом начинается идеологический “натиск” на Мао Цзэдуна и его идейно-теоретическое наследие. Уже летом 1979 года один из ближайших сподвижников Дэн Сяопина маршал Е Цзяньин сообщил, что готовится решение об оценке роли Мао Цзэдуна в истории партии и страны. В истории китайской компартии вряд ли найдется другой документ, разработка и принятие которого сопровождались бы столь острой дискуссией и являлись бы столь болезненными. Работа над “Решением по некоторым вопросам истории КПК со времени образования КНР” началась тогда же, летом 1979 года, однако шла медленно и непросто. Тогда реформаторы решили ее ускорить, инициировав судебный процесс над “бандой четырех”. Проект перерабатывали шесть раз, наиболее важные и сложные вопросы обсуждали на многочисленных совещаниях. Уже в своем первом выступлении на обсуждении “Решения” в мае 1980 года Дэн Сяопин прежде всего обратил внимание на необходимость исторического подхода в политическом анализе.
Для самого Дэн Сяопина оценка роли Мао – это в первую очередь вопрос политический. При этом напрашивается немало аналогий с трудным и болезненным процессом переоценки личности Сталина в Советском Союзе и странах Восточной Европы, который сопровождался огромными нравственно-политическими потрясениями. При этом КПСС и другие компартии, переоценивая Сталина, возвращались к личности Ленина. А к кому было возвращаться компартии Китая при переоценке практической и теоретической деятельности Мао Цзэдуна?! Ведь для китайских коммунистов он был одновременно и Лениным и Сталиным! Вся политика компартии для китайского народа олицетворялась в первую очередь решениями, директивами, идеями и лозунгами Мао Цзэдуна. Дэн это прекрасно понимал. Выступая в октябре 1980 года на совещании в ЦК партии он говорил:
