Ознакомительная версия.
Хождение по моргам
Не вспомню названия курса, но тогда же с подачи профессора я начала углубляться в тексты вроде «Чумы» Камю и «Тошноты» Сартра, не говоря уже о Ницше с Кьеркегором, тем более что подготовленная почва «достоевщины» у меня уже была в литературе и жизни… Давайте не забывать, что в начале 1990-х это был «интеллектуальный прорыв», если не сказать «омут экзистенционализма», ранее доступный советскому народу немногим более, нежели какая-либо духовная практика – все еще только открывалось, вот и барахтались! Причем, в Перестройку публичные лекции по философии легко собирали огромные залы.
Все это обрело благодатную почву в моих некрофильских тенденциях, когда сразу после увольнения из психушки, не успев толком восстановиться, я начала искать работу в морге, ибо мне хотелось докопаться до самых глубин человеческого страдания и ничтожества. Впрочем, отделы кадров бодро откликались по телефону, но стоило мне появиться лично в воротах морга (истощенная тень с изможденным лицом), как меня быстро заворачивали, даже не утруждая себя очевидным комментарием: дескать, «нам ведь нужны носильщики, а трупов здесь и без тебя хватает». Так я обошла все морги города – но безрезультатно.
В итоге, я удовлетворила свою жажду лицезрения покойников (а ранее я их никогда не видывала) иначе – сходила в анатомичку медицинского института по договоренности поздним вечером, когда там никого не было – лишь сплошной ряд столов с завернутыми в простыни телами. Их пришлось еще и мне самой разворачивать – но на удивление, эмоций не было, а произошло их отключение. В полном отрубе я приехала домой к знакомому преподавателю философии, где уселась молча, вообще ничего не объясняя, но не собираясь уходить. Впав в ярость, хозяин избил меня и вышвырнул на лестничную клетку, где я проспала с тупой головной болью на своем зимнем пальто до утра и уехала…
Экзистенционализм был явно махровый – и в методиках осмысления я нуждалась отчаянно. Тот же профессор пригласил меня подойти в университетское кафе. Он явственно «считал» мое состояние и рассказал, как он с другом маялись депрессиями – друг сгинул-таки, а он выжил, но как? Ответ был в том же духе: «Видите ли, работаешь тут, как собака… Некогда страдать!»
Валаамский монастырь – православие
Я же пошла своим путем – весной отплыла на остров Валаам и в православном монастыре впервые серьезно занялась духовным деланием, далее перешедшим в восточные практики. А вопросы соотношения философии с духовной практикой с самого начала своей карьеры я решала как теоретически, так и практически – вырабатывая осознанные подходе к духовной практике
Итак, уже к лету 1991 я была измучена кошмарами «новой жизни». Полагаясь на интуицию, я вдруг спонтанно завербовалась в археологическую экспедицию на остров Валаам в Ладожском озере и отправилась в плавание. Работа была совсем простая – рыть землю лопатой и расчищать скребками по 8-10 часов в день, что успокаивало. Мы раскапывали древний монастырь на месте действующего. Воспользовавшись ситуацией, я проводила в монастыре свободное время, отстаивая утренние службы до раскопа и вечерние бдения – после работы. Службы были реально монастырские, то есть длились непрерывно часами.
Сам этот монастырь представлял собой по тем временам (говорят, вип-место теперь) едва ли не голый каменный остов с земляным полом – он был больше похож на огромную пещеру, где редкие иконы висели на обмазанных глиной стенах, а в полной темноте впереди маячил всего один монах со свечкой и часами постоянно твердил одну Иисусову молитву. Поскольку сам монастырь был мужским, я стояла у дверей – по серьезному, как вкопанная и с полной концентрацией. Месяц спустя братия была потрясена, узнав, что я была даже некрещеной в то время – для них самих это был образчик редкостного рвения.
Впрочем, вся местная братия тоже была не велика – не более десятка монахов в черном, которых я видела на службах и в трапезной, где я почти ничего не еда, кроме чая с хлебом, целый месяц (что тоже почитали за великое чудо аскетизма) – но мне от молитв просто ничего не хотелось. По случаю, там оказался молодой послушник не меньшей набожности, который взялся за мое просвещение. Христианских философов я читала ранее и службы в церквях нередко отстаивала в Петербурге. Но вот с реальным «духовным деланием» столкнулась впервые – «Добротолюбие» заполонило меня на долгие годы…
Пока вернемся на Валаам в 1991 год. Среди моих занятий было еще одно – ночные прогулки на кладбище за монастырской оградой. Туда вела проселочная дорога, где в сумерках при виде моей призрачной фигуры (а я была отощавшая до невесомости) в окнах крестились хозяева. Впрочем, местность была безопасная – никакого криминала никогда не встречалось… Меня привлекали там не столько могилы, сколько так называемая «аллея одинокого монаха» на окраине кладбища – два ряда деревьев, посаженных почти вплотную, так что пройти мог только один человек, касаясь стволов плечами, но довольно длинная и утомительная.
По преданию, там ходил туда-и-обратно, творя Иисусову молитву, один почтенный монах, который к тому времени уже преставился. Аллея была завораживающей (особенно в темноте), так что «выйти» из нее было еще сложнее, чем войти. Даже когда наступала ночь и нужно было возвращаться, на открытом конце сила молитвы всякий раз заворачивала меня обратно, пока я едва не валилась с ног. (Все это потом нашло свои коннотации и в практике Шри Ауробиндо, и конечно в випассане при ходьбе.) Наконец, уже к полуночи я возвращаясь и ложилась спать, чтобы по возможности встать к заутрене, а до нее погреться у печи.
Собственно, именно христианская практика была для меня ключевой с 1990 по 1996 (когда я впервые «выпала» в Непал и Индию). Помимо крещения и обычной церковной жизни, я делала множество затворов по строжайшим уставам отцов-пустынников (благо у меня тогда была отдельная квартира) – самый долгий продолжался 3 месяца без перерыва в 1995 году. Сколько бы я ни сидела випассану по буддийским монастырям в Азии, так и доселе ничто не сравнится с моими ранними аскетическими опытами, где «пост, бдение и молитва» порой доводились до необыкновенной слитности. Возможно, опишу их позже…
Доселе мне приходится просвещать на тему «духовной практики» в христианстве тех, кто приходит ко мне учиться восточным практикам. Да, христианство располагает собственной духовной практикой, изложенной преимущественно в собрании писаний святых отцов, известном как 5-томное «Добротолюбие». Православной церкви не приходилось бы «бороться с йогой», если бы народу дали свои продвинутые аскетические практики. Но на них благословляют лишь монахов после послушания.
Ознакомительная версия.
