Бусыгин начал горячо рассказывать. Генерал перебил:
— Без эмоций, Бусыгин. Факты. Одни лишь факты.
Николай опешил. Генерал спросил:
— Ну, чего смолк? Все, что ты говоришь, разумно и логично. Но меня сейчас интересует совсем другое.
— Товарищ генерал…
— Мы тот эксперимент повторим. Обязательно. Успеешь на стенку лезть — время терпит. Но не сейчас. Есть дела более срочные. Ты нашу тяжелую самоходку видел?
— Нет, товарищ генерал, в больнице пролежал.
Котин встал, подошел к Бусыгину, по-отцовски обнял его за плечи, внимательно посмотрел в глаза.
— Как самочувствие?
— Здоров.
— Вполне?
— Вполне, товарищ генерал.
— Та-а-ак. Говоришь: вполне. Но это твое «вполне» может годиться для обыкновенного смертного, а не для испытателя. Сам понять должен: для людей твоей профессии физическая выносливость на первом месте…
— Понятно… Все в норме, товарищ генерал.
— Ох, какой ты, — улыбнулся Котин. — Ну, если все в норме… Вот что, — добавил он мягко. — Иди в свой старый цех, в «СБ-2», найди там моего заместителя Троянова Льва Сергеевича и доложи: прибыл, мол, по приказанию генерала Котина. Ясно?
— Ясно. А дальше?
— Дальше — его печаль и забота. Желаю успеха.
Бусыгин пошел в свой «СБ-2», к доброму, милому старшему мастеру Герасимову.
Вот он — цех. Сейчас Николай видит его как бы со стороны и дивится: какой же он огромный. Под его высокие своды свободно входили целые железнодорожные составы с бронекорпусами и башнями. Мощные мостовые краны перетаскивали многотонные остовы будущих танков, моторы, орудия. А вдоль стен уже стояли корпуса будущих «КВ».
Как все это знакомо, волнующе знакомо. Кажется, время шагнуло почти на целый год не вперед, а назад.
Где же Троянов?
Льва Сергеевича Троянова он видел несколько раз — и в цехе, и на танкодроме. А увидевши один-единственный раз — не забудешь. Стройный, быстрый, он, кажется, и-сидеть-то не умел: все ходил, энергично размахивал руками, все с кем-нибудь спорил. В свои тридцать с небольшим лет Троянов считался среди конструкторов «стариком». А любили его за техническую смелость, талант и неуемный темперамент. Был он и великолепным водителем машин, и страстным охотником.
Обо всем этом Бусыгин был наслышан.
Он увидел Троянова издалека. Конструктор одет по-походному — комбинезон, танкошлем, словно собирался в дальний рейс. А рядом с ним стоял человек в штатском: сорочка удивительной белизны, галстук модный, в зубах маленькая японская трубка.
Троянов наседал на штатского…
Бусыгин подошел.
— Товарищ Троянов, меня прислал к вам генерал Котин… На самоходку.
Николай встретил быстрый взгляд Троянова — в нем светился азартный огонек. Конструктор очень долго, как показалось Николаю, оглядывал его. Всего. С ног до головы. И от этого Николай почувствовал себя неудобно.
— Водить «КВ» умеешь?
— Умею.
— Отлично водить умеешь?
Бусыгин промолчал. Бахвальство, как и многословие, считались у испытателей предосудительными. Троянов подождал ответа и, не дождавшись, удовлетворенно улыбнулся.
— Ясно. А ну, орел, глянь на эту тележку. Эта тележка — особая, — сказал Троянов, — к ней привыкнуть надо.
— Я несколько лет собирал «КВ».
— Да? Вот это хорошо. А как зовут? Николай Бусыгин? Ах, Бусыгин… Это ты со стенки грохнулся?
— Я.
— За одного битого двух небитых дают. Вот что, Бусыгин, сейчас мы с тобой по самоходке полазаем, разберемся, что к чему. А уж потом…
Николай ощутил веселую дрожь: это всегда было верным предвестником интересной, увлекательной работы.
…Бусыгин, имея некоторый опыт сборщика и испытателя танков, решительно полез в самоходку. И от неожиданности присел.
— Что, незнакомая тележка? — усмехнулся Троянов. — Ничего, познакомитесь.
Да-а-а, не ожидал Бусыгин того, что увидел. Башня стоит намертво, нет вращающего устройства, не нужны погоны и шарики, на которых вращается башня. Николай быстро сообразил, что сборка упрощается. Ну, а вождение?
Целых четыре часа они почти не вылезали из самоходки, и Бусыгин узнал от конструктора почти все, что можно узнать о боевых и тактико-технических особенностях машины.
На следующий день самоходку вывели на танкодром, и с утра до позднего вечера конструктор и механик-водитель почти не вылезали из машины. Чуть-чуть расправят плечи, дадут ногам отдохнуть, пожуют что-нибудь — и в самоходку. Бусыгин пришел домой предельно усталый, хотелось упасть прямо на кровать и уснуть. Он словно задубел.
Опять пошли дожди. Они преследовали и на марше по раскисшим проселкам, и на глинистых, сползающих высотках, где проходили испытания, и на мелких мутных речушках. Иногда Троянов говорил Бусыгину: «Дай-ка мне». Садился на место механика-водителя. Вел он машину азартно, иногда просто бешено, порой казалось, что самоходка вот-вот опрокинется или утонет. Но у этого человека было удивительное чутье, машину он чувствовал, словно живое существо, и обращался с нею, как с живым существом.
…Построен новый танк — ИС-1. Бусыгина вызывает начальник цеха.
— Поедешь испытывать новую машину.
Выехал на испытания и Духов.
Николай Леонидович Духов, мудрый, спокойный, сердечный, в ходе испытаний вникал в каждую мелочь. А если выпадала свободная минута, говорил о машине, как и Троянов, будто о живом существе: «Дайте, Бусыгин, ей передохнуть», «Пожалуйста, напоите ее, Бусыгин».
Как бы рассуждая вслух, Духов высказывал свои мысли о танках:
— У них свое лицо, не правда ли? На английский танк посмотришь, он и есть англичанин — медлительный, важный. А фашистский танк? Во всем фашистский: какой-то нахальный, звериный и названия хищные. А наш? Глядите, Бусыгин: наш танк красив, ловок, крепок. Прав Жозеф Яковлевич Котин: машина не должна быть похожа на бронированного слона. Скорость, экономичность, малозаметность, так?..
Конструкторы, а также (и в первую очередь!) военные ведомства придумывают самые разнообразные и жесткие испытания танка. Испытания решают: остаться ли машине в единственном экземпляре, так сказать, для истории, или идти в серию, на вооружение — в танковые войска. Все надо знать! Даже такое: а придется ли новая машина по душе танкистам. И в каждом случае разрабатывалась оригинальная методика испытаний.
В холодное зимнее утро Бусыгин привел машину в указанное ему место. Вместе с ним был радист — молодой парень, успевший побывать на фронте, полечиться в госпитале в Челябинске. Родные его остались за линией фронта, и переживал он это очень болезненно. Родион, так звали парня, был худ, молчалив и зол.
