рассказ Лины о страшных пытках, которым ни за что ни про что когда-то подвергли его отца.
Опасаясь, что не засну, я проглотила успокоительную таблетку, увезенную мной из Лининой коллекции, но среди ночи проснулась от собственного крика. Тот самый змей из моего недавнего сна вполз ко мне под одеяло и попытался обвиться вокруг моего горла. Я открыла глаза и увидела Феликса: испуганный моим криком, он прибежал из своего кабинета и склонился надо мной со стаканом воды в руке. Тень его руки на стене, странным образом искаженная много раз преломившимся светом его настольной лампы, и вправду напоминала змею.
Наутро все ночные ужасы рассеялись в солнечном свете. День выдался прекрасный, и я даже не проспала, чтобы вовремя отвести Сабинку в детский сад.
– Сегодня тебя заберет Ирма – я оставила ей деньги на мороженое, – сказала я, и она убежала, довольная.
А я поехала в банк, вызволила из ящика свою заветную сумку, спрятала вместо нее свою будничную и не спеша отправилась в Кюснахт. Я вышла из трамвайчика в полдвенадцатого, зашла по дороге в хозяйственный магазин и купила электрический чайник, кастрюлю, сковородку, набор тарелок и кофейный сервиз. Когда все уже было упаковано, я сообразила, что упустила ножи, вилки и ложки, и добавила коробку к готовому пакету. Пакет получился тяжелый, и я задумалась, как я его дотащу, но, вспомнив, что я не в России, заказала доставку.
Не успела я окончательно решить, какую из комнат второго этажа назначить спальней, как прибыла машина из мебельного магазина – швейцарцы редко опаздывают. Часа три ушло на то, чтобы втащить составные части спальни наверх, собрать их и расставить. За это время привезли мои покупки из хозяйственного магазина, так что для полного благополучия не хватало только хозяина дома. Кроме того, не хватало ламп, в следующий раз надо не забыть. Я понимала, что мне пора ехать домой, но все же позволила себе роскошь застелить постель и залюбовалась результатом. Потом заперла все двери и ворота и бегом побежала к трамвайчику. Мне пришлось задержаться на набережной Цюриха, чтобы упрятать роскошную сумку в ее гнездо и взять свою многострадальную, после чего я нехотя поплелась домой: желание увидеть Сабинку перекрывалось нежеланием видеть Феликса.
Сабинка уже засыпала, но я все же успела спеть ей колыбельную песенку, а Феликс заперся в своем кабинете и в колыбельной песенке не нуждался. Перед сном я посидела часик перед телевизором, вперясь в экран невидящими глазами – как только кончились мои заботы, тут же начались мои тревоги: сегодня исполнилось уже пять дней с тех пор, как Марат исчез. Феликс из кабинета так и не вышел. Ну и черт с ним!
Зато наутро, когда я повела Сабинку в детский сад, он остался на кухне и ждал моего возвращения.
– Кофе пить будешь? – спросил он, но я отказалась: мне хотелось молча лечь и закрыть глаза – я все никак не могла решиться обвинить его в доносительстве. Но он сам напросился.
Он с таким звоном поставил чашку на блюдце, что та треснула:
– Скажи, зачем ты меня обманула?
Я уставилась на него:
– О чем ты?
Он вынул из кармана листок, и мне на миг показалось, что это тот же самый листок, что у меня в сумке.
Но это была телефонограмма на бланке туристического агентства его мамы в Берлине: «Наша клиентка Елена Сосновская не явилась без предупреждения 7.8.11 в назначенный час в Московский аэропорт Шереметьево, откуда отправлялся ее рейс на Женеву. Нет ли у вас сведений, улетела ли она из Москвы на следующий день 8.8.11? В противном случае мы будем вынуждены обратиться в полицию с сообщением о ее исчезновении». И краткий ответ: «Елена Сосновская улетела в Цюрих утренним рейсом 8.8.11».
Он смотрел на меня с явным торжеством, гордясь тем, как ловко он меня поймал.
Тут уж я не выдержала:
– Ты сфабриковал свой фальшивый документ так же бесцеремонно, как и этот? – И я выложила на стол его донос с подчеркнутым губной помадой словом «вышеупомненный».
При виде этого письма Феликс побледнел – я никогда не верила, что человек может внезапно побледнеть, я считала это романтической выдумкой писателей. Но Феликс действительно стал белый как мел, и даже от губ кровь отлила:
– Откуда ты это взяла?
– Оттуда, куда ты эту грязную бумажку послал. Или ты думал, что у Марата там нет своей руки?
Он тут же сменил тон:
– А почему ты решила, что это я написал?
Мне было ничуть не совестно немножко соврать:
– Я уже не говорю, что ни один русский человек не сделал бы такой ошибки. Но главное – тебя видели, когда ты клал эти три письма в почтовый ящик мэрии.
Приняв мои слова как факт, Феликс опять сменил тактику:
– Ладно, предположим, этот донос написал я. Предположим, я – подлец. Но твоему возлюбленному все равно пришел конец. И напрасно ты себя изводишь: не ешь, не пьешь, целыми днями мотаешься неизвестно где. Его нет уже почти неделю, все сроки уже вышли, и нет надежды, что он приедет. Имей в виду – я все знаю. Я долго не хотел этому верить, но ты даже не очень старалась скрыть от меня ваш роман. А когда я в это поверил, у меня остался только один выход – его устранить.
– Что значит – устранить? – прошептала я, не пытаясь ничего отрицать.
– В лучшем случае, это значило бы – убить, но для этого у меня оказались тонкие кишки.
Первый раз в жизни я его не поправила – мне было все равно.
– Ты знаешь, что я невзлюбил его с первого взгляда. За высокомерие, за богатство, а главное, за то, что он положил на тебя глаз. Но тогда это было не важно – ты так любила меня, что у него все равно не было шанса. Но я совершил ошибку, я объявил, что готов уехать из вашей проклятой страны даже без тебя. И ты мне этого не простила. Когда я уехал в Цюрих, я думал, что он немедленно помчится к тебе в Новосибирск, но, к своему удивлению, встретил его здесь. Сначала я вздохнул с облегчением, но быстро догадался, что он намерен поселиться в Цюрихе, чтобы всегда быть рядом с тобой. И я стал за ним следить, я даже нанял частного детектива, который быстро обнаружил, что он задумал перевезти сюда свой уникальный завод. К сожалению, он нигде не нарушал закон, так что здесь придраться было
