При таком положении дел шансы на победу у антибольшевистских сил были очень невелики. Против кого бороться — было ясно. За что бороться — оставалось непонятным даже для самих инициаторов движения. Одно было очевидно — не за возвращение Керенского. Свергнутый премьер еще что-то делал, еще пытался вернуться на белом коне в столицу, но всё это выглядело затянувшейся агонией.
Мы оставили Керенского в Гатчине, куда автомобильный кортеж премьера прибыл в половине первого дня 25 октября 1917 года. Керенский рассчитывал встретить здесь войска, по его сведениям, посланные с Северного фронта. Однако в Гатчине было тихо, и о войсках, идущих на помощь Временному правительству, никто не слышал.
В Гатчине было решено сделать остановку, для того чтобы пообедать и заправить автомобили бензином. Керенский прошел к коменданту города полковнику Свистунову, занимавшему помещения в первом этаже Гатчинского дворца. Но что-то в поведении коменданта показалось Керенскому подозрительным. Не желая искушать судьбу, он отказался от обеда. Правда, из-за спешки пришлось пожертвовать одним из двух автомобилей. Бензин из него слили в "пирс-эрроу" премьера, и Керенский продолжил путь.
Был уже поздний вечер, когда Керенский добрался до Пскова, где находился штаб Северного фронта. О том, что происходило в Петрограде, Керенский к этому времени еще ничего не знал. Но, видимо, он что-то подозревал, так как предпочел на время сохранить свое появление в тайне. В Пскове он направился не в штаб, а на служебную квартиру своего шурина генерала Барановского. После корниловской истории, в которой Барановский, по его мнению, проявил нерешительность, Керенский снял его с должности генерала для поручений. Барановский получил назначение на пост генерал-квартирмейстера Северного фронта. Здесь, в непосредственной близости от столицы, он должен был стать "глазами и ушами" своего высокопоставленного родственника.
По телефону в квартиру Барановского были вызваны главнокомандующий Северным фронтом генерал В. А. Черемисов и комиссар фронта В. С. Войтинский. В беседе с ними выяснилась странная картина. После ночного общения по телеграфу с Керенским генерал Черемисов действительно отдал приказ о формировании отряда, который должен был быть направлен в Петроград на помощь правительству. Предполагалось, что ядром его будут части 3-го конного корпуса, расквартированного в районе станции Остров.
Это был тот самый корпус, который Керенский в августе объявил авангардом войск Корнилова. Когда-то им командовал генерал Крымов, но, будучи поставлен во главе Отдельной Петроградской армии, Крымов сдал командование генералу П. Н. Краснову. Теперь те, кого Керенский еще недавно заклеймил как "корниловцев", стали последней надеждой премьер-министра свободной России.
Получив соответствующий приказ, Краснов распорядился начать погрузку в эшелоны. Однако когда поздно вечером он прибыл на станцию, оказалось, что погрузка завершена, но вагоны по-прежнему стоят на путях. Комендант станции сослался на начальника военных сообщений, когда же того удалось разыскать по телефону, выяснилось, что приказ задержать отправление отдал сам Черемисов.
Тем временем в Пскове на квартире Барановского происходила тяжелая сцена. Черемисов сначала пытался уверить, что распоряжение остановить отправку эшелонов с казаками он получил от самого Керенского, а потом вообще прекратил разговор и заявил, что его ждут на заседании фронтового комитета. Генерал Черемисов вовсе не сочувствовал большевикам. По словам Войтинского, для него "солдатская масса была "сволочью", и он заискивал перед ней лишь потому, что видел в ней силу. Вообще это был военный чиновник, совершенно поглощенный заботой о том, как использовать новую обстановку в личных целях, запутавшийся в честолюбивых махинациях, изолгавшийся, опустившийся, дошедший до полного забвения долга".[417] Черемисов уже знал о судьбе Временного правительства и не собирался связываться с обреченным, по его мнению, делом.
Уход Черемисова поверг Керенского в отчаяние. Что теперь делать — было непонятно. Но в самый последний момент судьба предоставила премьеру шанс — адъютант Барановского доложил о том, что Керенского хочет видеть генерал Краснов.
Краснов, так и не разобравшись, как ему следует поступать, в сопровождении своего начальника штаба полковника С. П. Попова выехал из Острова в Псков. Он попытался найти Черемисова, но оказалось, что тот заседает с членами фронтового комитета. С большим трудом Краснову удалось добиться разговора с главнокомандующим. Черемисов выглядел мрачным и усталым. Когда Краснов сказал, что он присягал Временному правительству, Черемисов прервал его:
— Временного правительства больше нет.
— Как нет?!
— Я вам приказываю выгрузить эшелоны… Все равно вы ничего не сможете сделать.
— Дайте мне письменное приказание, — сказал Краснов.
Черемисов встал и направился к двери. У выхода он обернулся и сказал:
— Я вам искренне советую оставаться в Острове и ничего не делать. Поверьте, так будет лучше.
Краснов оказался в сложной ситуации. С одной стороны, Черемисов распорядился остановить переброску войск, с другой — он так и не захотел дать письменного приказания. Колебания Краснова пресек полковник Попов. Он сказал, что раз дело политическое, то надо пойти посоветоваться с комиссаром. Они направились на квартиру к Войтинскому, но не застали его. Ждать пришлось до четырех ночи. Войтинский был крайне рад, увидев посетителей. Под страшным секретом он сообщил Краснову, что Керенский находится в Пскове. Надо идти к нему, причем идти немедленно.
В эмиграции генерал Краснов получил известность как талантливый литератор. Это можно почувствовать в его описании той октябрьской ночи: "Месяц лукавым таинственным светом заливал улицы старого Пскова. Романтическим средневековьем веяло от крутых стен и узких проулков. Мы шли с Поповым пешком, чтобы не привлекать внимания автомобилем. Шли, как заговорщики… Да по существу мы и были заговорщиками — двумя мушкетерами средневекового романа".[418] С трудом ориентируясь на освещенные окна, Краснов и его спутник нашли квартиру Барановского. Постучали, представились, и их провели на второй этаж, где в гостиной уже ждал Керенский.
Краснов впервые увидел главу Временного правительства вблизи: "Лицо со следами тяжелых бессонных ночей. Бледное, нездоровое, с больною кожей и опухшими красными глазами. Бритые усы и бритая борода, как у актера. Голова слишком большая по туловищу. Френч, галифе, сапоги с гетрами — все это делало его похожим на штатского, вырядившегося на воскресную прогулку верхом".[419]
