Выступление на конгрессе и его успех сделали мое имя более известным и у нас в стране, и за рубежом. Я как-то сразу стала котироваться выше, чем раньше, среди наших историков. На меня обратили внимание и в Институте всеобщей истории. Вообще, конгресс прошел очень интересно. Иностранным ученым было любопытно побывать в нашей стране, пообщаться с нашими исследователями. Общение иногда оказывалось полезным для обеих сторон, и наши медиевисты в целом показали себя на этом форуме достаточно квалифицированными специалистами и выглядели весьма достойно. Конгрессу в Москве предшествовал Международный конгресс по экономической истории в Ленинграде, который прошел тоже очень интересно и на котором мы, можно сказать, задавали тон.
К сожалению, радость, которую вызывали эти интересные для меня события, была отравлена горечью еще одной тяжелой для меня утраты. В самый канун конгресса скончался мой старый друг и близкий коллега Яков Александрович Левицкий, всегда остававшийся для меня просто Яшей. Наша дружба восходила к довоенному еще времени, к началу нашей аспирантуры на истфаке МГУ. И с тех пор до его смерти в 1970 году, т. е. целых тридцать лет, мы были верными и преданными друзьями. Эти отношения оставались прекрасными тем, что в них не содержалось ни малейшей примеси никакого неравенства в положении, никаких элементов влюбленности, ибо у меня был Эльбрус, с которым в эти годы мы жили очень дружно, у Яши — любимая жена Рина, которой он был бесконечно предан. С ним мы могли откровенно говорить обо всем, понимали друг друга с полуслова и очень слаженно и продуктивно работали вместе. Много часов провели, редактируя наш учебник, пробивая его в издательстве, обсуждая научные и не только научные вопросы. Яша был большим любителем литературы и поэзии, интересным собеседником, остроумным и милым человеком. Мы часто встречались с ним и во внеслужебной обстановке, нередко у Нины Александровны на импровизированных вечерах, иногда у меня, иногда у него, когда он, наконец-то, получил кооперативную квартиру. Очень хороший ученый-исследователь, очень тщательно, прекрасно знающий источники, хорошо подготовленный в политэкономии и марксистской исторической теории, Яша был специалистом по истории английского средневекового города, левеллерского движения в английской революции. Хотя он и написал немного работ, все они отличались очень высоким качеством. Правда, в них не чувствовалось широты исторических обобщений, новых идей, но как труды историка-экспериментатора они были исследованиями очень высокого класса, принесшими ему всеобщее уважение.
Осторожный, вдумчивый, удивительно корректный и в научных выводах, и в полемике, в общении с людьми, в частности и со своими сотрудниками, он оставался легким, приятным человеком, с которым всегда можно было отвести душу. Свойственными ему оптимизмом и бодростью в самых сложных обстоятельствах он заражал и меня, хотя этот оптимизм очень часто и переходил в уныние. Небольшого роста, с тонким, интеллигентным лицом, Яша обладал душевным благородством и рыцарственностью, готовностью встать на защиту друга, особенно женщины. Смерть его, неожиданная и ранняя (в шестьдесят три года), была для меня большим горем. Он умер по дороге в Ригу, куда спешил к своей Рине, чтобы отдохнуть немного перед конгрессом.
После конгресса все пошло своим чередом. К этому времени исторический факультет МГУ переехал из нашего уютного «овощехранилища» на улице Герцена в новое здание на Ленинских горах, построенное специально для гуманитарных факультетов. Мы въехали в него, когда вокруг лежала грязь и не все лестницы были готовы. Здание получилось неуютное, отдавало казармой или даже «смесью казармы с публичным домом», как оценил его один из виднейших наших профессоров Петр Андреевич Зайончковский. Весь дом состоял из коридоров, в которые выходили небольшие (по семнадцать метров) комнаты с низкими потолками и более крупные, сдвоенные (по тридцать пять метров). Нам досталась одна такая большая комната и две маленькие. Позднее мы постепенно их обжили, заставили книжными шкафами, разместили нашу огромную библиотеку, но сначала помещение казалось скучным, пустым и казенным, не хватало милого, старого актового зала, высоких комнат с лепными потолками. Но делать было нечего: приходилось привыкать к новой обстановке.
К этому времени на кафедре произошло много перемен. Вокруг меня возникла целая поросль молодых преподавателей. Некоторые из них были моими учениками, другие — нет, но всех их взяли или оставили на кафедре не без усилий с моей стороны, так как фактически подбор для нас новых кадров входил в сферу моих обязанностей. Много сил положили мы с С.Д.Сказкиным, чтобы оставить на кафедре нашего студента, затем аспиранта Вячеслава Викторовича Самаркина (для меня он навсегда остался Славой). Ученик Неусыхина, специализировавшийся по аграрной истории Италии, он написал очень хорошую диссертацию, проявлял способности к преподаванию. Его, иногороднего, не имевшего ни московской прописки, ни жилплощади, оставить на кафедре было очень трудно. Пришлось несколько раз ходить к ректору и просить его об этом. В последний раз И.Г.Петровский поинтересовался у нас с С.Д.Сказкиным: «Вы ручаетесь, что он будет хорошим и полезным работником для МГУ?» Мы ответили, что можем за это поручиться. Тогда Иван Георгиевич, который очень уважал Сказкина и хорошо относился ко мне, обещал нам сделать все возможное. И сделал. Правда не сразу. Бедному Славе пришлось почти два года жить без постоянной прописки, в общежитии. Но для кафедры он стал хорошим приобретением и быстро вписался в наш коллектив. Судьба его сложилась печально. Слава страдал тяжкой хронической болезнью крови и умер очень рано, в сорок четыре года, от тяжелого инфаркта в 1977 году, только успев получить новую двухкомнатную квартиру и завести семью. Кафедра понесла большую утрату.
Затем, еще в начале шестидесятых годов, я взяла на кафедру Н.А.Хачатурян, ученицу Н.А.Сидоровой, которая после окончания университета несколько лет прожила с мужем-физиком в Дубне, растила дочку. Когда у нас открылась вакансия, С.Д.Сказкин взял ее на должность ассистента. А после смерти Н.А.Сидоровой Нина фактически стала моей ученицей, через несколько лет хорошо защитила кандидатскую диссертацию, выросла в прекрасного преподавателя и сделалась моим большим другом и помощником во всех кафедральных делах. В 1988 году она защитила докторскую диссертацию и теперь занимает одно из ведущих мест на кафедре. Помимо личной дружбы нас связывают с ней и живые научные интересы: мы обе занимаемся историей сословной монархии. Я — английской, она — французской.
