- Это им на сладкое,- сказала Капа.- Придешь седьмого, разузнай все как есть и доложи командиру группы.
- Мне-то хорошо,- прошептала Ульяна,- а тебе работать... А ты не ходи, Капочка, вдруг раньше взорвется.
- Надо, Ульяна. Чтоб никаких подозрений. Я уйду без четверти девять.
- Боже, за пятнадцать минут! Нет, лучше полдевятого, Капа!
- Так задумано. Пошли, Ульяна. Тихо.
Девушки нырнули в темноту и застучали каблучками по тротуару. На перекрестке они коротко простились и разошлись по домам.
Утром Капа, отправляясь на работу, сказала матери, чтобы та собрала вещи, одела потеплее девочек: вечером семья уходит в лес.
- Господи, да что случилось?
- Ничего не случилось, мама, но больше прислуживать фашистам я не могу. О нашем решении никому ни слова!
Она поцеловала мать, спящих сестренок, подумала: "Вдруг больше не увижу", но ничего больше не сказала, ушла.
С утра в столовой было как обычно. Приходили, завтракали, негромко и сдержанно говорили, все строгие, сосредоточенные. Дела на фронте у них шли день ото дня хуже, но они еще надеялись, что пересилят. После обеда столовую закрыли. Появились работники СД и стали проверять помещения. Один из них подошел к пальме, похлопал по кадке. Капа Гурьева, наблюдавшая за любознательным фашистом, почувствовала слабость в коленях и прислонилась к дверному косяку. К счастью, никто не обратил внимания на побледневшую официантку.
Проверявший фашист отошел от пальмы, осмотрел все углы обеденного зала, заглянул даже в печки. Он доложил старшему, что в зале полный порядок. То же самое сообщили из остальных помещений. Оставив у дверей двух часовых, сотрудники СД ушли.
Служащие столовой начали готовиться к банкету. Установили два длинных ряда столов, накрыли белыми скатертями, расставили тарелки, цветы, бокалы. Во дворе зафырчал грузовик, привезший много ящиков с винами разных марок, коньяком и шнапсом. На кухне заканчивали приготовление горячих блюд, холодные закуски уже давно ждали гостей.
К вечеру появились первые эсэсовцы в парадных мундирах, в нарукавных повязках со свастикой. Капитаны, майоры, полковники. Были они оживленны, беседовали не так глухо, как дневные посетители, но все же сдержанность сквозила во всем, как бы говоря окружающим, что те имеют дело не просто с германскими офицерами, а с представителями особо секретной и особо важной службы.
Для Капы сбор гостей тянулся невероятно долго, хотя она и не сидела сложа руки, а старательно выполняла свою утомительную работу. Сознание необычности предстоящего ужина настолько поглотило обслуживающий персонал, что никто не обратил внимания на то, что официантке Гурьевой сегодня немного не по себе. А ей стоило больших усилий провести этот рабочий день в ненавистной столовой, она держалась на предельном напряжении воли и меньше всего опасалась, что мина взорвется раньше назначенного срока. Она забыла о себе и не тревожилась за свою судьбу, потому что дело, порученное ей, было неизмеримо главней и смысл ее существования заключался теперь в том, насколько результативным будет ее сегодняшний личный удар по врагам.
Какое все-таки это счастье - иметь силу, чтобы преодолеть неуверенность, страх, физическую слабость и показать всем этим полнокровным, напыщенным, прожженным офицерам, любой из которых мог бы убить ее кулаком, кто настоящий хозяин в Минске - они или она. Предчувствие законного торжества над оравой откормленных фашистов помогло ей дотерпеть последние три четверти часа до условного гудка Миши Иванова.
Когда приехал генерал, гости расселись за столами. Холеный полковник поднял крохотную коньячную рюмку и стал произносить тост. Капитолина не понимала всех слов, но знала, что речь его так же самодовольна и лжива, как он сам. И еще она радостно и ясно сознавала, одна из всех находившихся здесь, что у него это последний приступ риторики и что многие из его коллег, сидящих справа и слева, тоже в последний раз слушают столь милые их сердцу лающе-картавые фразы. Больше у них ничего не будет, только дикий грохот и белая вспышка, которые продлятся долю секунды...
На улице раздался гудок автомобиля.
Капа, как была в крахмальной наколке и миниатюрном передничке, выскочила из столовой и впрыгнула в машину. Михаил дал газ, через несколько минут они были у Капи-ного дома и грузили маму, сестренок и вещи. Где-то в предместье их нагнала сильная звуковая волна, они оглянулись и увидели красно-желтый столб пламени над университетским городком. Но последний контрольный пункт машина уже миновала.
У кромки леса Иванов остановился. Из-за деревьев показались Гуринович и Воронков.
- Кубе там? - был их первый вопрос.
- Не пришел, товарищи,- виновато ответила Капа, как будто гауляйтер не явился на банкет по ее оплошности. Оперативники чертыхнулись.
- Ничего, не мы, так другие,- сказал Гуринович.- А ты, Капитолина, молодец. Это твоя мама? Мама! Ваша дочь - замечательный диверсант!
- Господи! - перепугалась мать.
- Да я в хорошем смысле, в советском. Только что она взорвала фашистское сборище. Завтра будем знать результат.
Взволнованная событиями дня, пожилая женщина так в точности и не поняла, о чем идет речь, и только горестно прошептала:
- Что это делается на белом свете! Уму непостижимо...
Назавтра в отряде стало известно, что в столовой СД было убито 16 и ранено 32 офицера гитлеровской службы безопасности.
Следующую аналогичную операцию осуществила по нашему заданию подпольная группа Константина Мурашко.
Рая Волчек славилась в Минске красотой. Была она очень молода, перед войной окончила среднюю школу. Эвакуироваться не успела и долгое время нигде не работала, замуж не выходила, жила у родителей. От большинства девушек и молодых женщин времен оккупации отличалась тем, что не скрывала своей привлекательности, не надевала рубище, не пачкала лицо сажей. Ходила по улицам гордо и смело, как в добрую мирную пору, носила лучшие платья и модную прическу.
Никто, однако, не мог бы упрекнуть ее в легкомыслии. Оставшиеся в городе парни по-прежнему обожали Раю на расстоянии, и даже наглые, развязные оккупанты не смели подступиться к ней. Впрочем, она стала осторожна и не появлялась в рискованных местах, а вечером и вообще не выходила на улицу.
На втором году войны Раиса Волчек неожиданно для всех посетила биржу труда и высказала желание работать на благо великой Германии. Немецким чиновникам польстил визит столь обаятельной девушки. Они могли бы послать ее на черную работу, как делали это со многими молодыми белорусками, не имевшими специальности или даже вопреки их профессии, но чиновники решили заслужить благосклонность начальства и предложили Рае должность официантки в офицерском ресторане-казино. Оно лишь недавно открылось на Советской улице, неподалеку от Раиного дома.
