После ланча я поднялся к себе в кабинет. Изабелла ждала меня с кипящим чайником. Я церемонно пожал ей руку:
— Изабелла, разрешите представиться — бывший хирург.
— Бывший хирург?! Владимир, вы всегда шутите!
— Изабелла, какие шутки, я только что сделал свою последнюю операцию.
Она никак не могла с этим примириться:
— Владимир, а люди все звонят и просят.
— Нет, нет и нет. Пусть просят вашего нового босса — доктора Меира. А я для вас написал стихотворение.
— Для меня? Вы опять шутите…
— Ничего я не шучу. Слушайте.
И я прочитал-пропел ей то, что написал накануне:
ПРОЩАЙ, СЕКРЕТАРША (Жестокий романс под гитару, на мелодию «Не пробуждай воспоминаний», слова безутешного Владимира ГОЛЯХОВСКОГО, посвящается Изабелле ЗУБАТОВОЙ, менеджеру моего офиса и подруге дней моих суровых.)
Во мне все чувства перепрели, О
дна осталась только грусть —
Ужели с ней на самом деле
Я расстаюсь, я расстаюсь?
Другой теперь над ней начальник,
И я живу, судьбу кляня:
Она ему согреет чайник —
Не для меня, не для меня.
Не мне считаться будут чеки,
Иль это правда, иль во сне?
И древнерусские калеки
Звонить ей будут не ко мне.
Тех лет счастливых отголоски
В душе останутся сиять,
Но с нею мне ее прически
Не обсуждать, не обсуждать.
С годами буду я все старше,
Но лишь одна томит беда:
Такой прекрасной секретарши
Уже не будет никогда!
Как Изабелла смеялась и плакала — черные от туши ручейки текли по ее щекам!..
— Изабелла, я и себе написал стиховторение:
АВТОПОРТРЕТ ПОД СЕМЬДЕСЯТ ЛЕТ
Все покатилось кувырком —
Событье за событьем;
Я не боюсь быть стариком,
Но я стесняюсь быть им.
Я из кокетливых мужчин,
Всю жизнь я этим славлюсь,
Хотя пока что без морщин,
Я сам себе не нравлюсь.
Ну что приятного мне в том,
Что скоро я, с годами,
Преображусь: с отвисшим ртом
И с мутными глазами;
Что все я буду забывать,
И стану всем знакомым
Одно и то же повторять,
Как пораженным громом;
Согбенно я скривлюсь горбом,
Начну здоровьем чахнуть,
И слышать плохо, и притом
По-стариковски пахнуть.
А как пройдет немного лет,
То станет, без сомненья,
Еще страшней мой портрет
Грядущего творенья.
Себя обратно изменить
Не в силах я; при этом
Все больше я стесняюсь быть
Своим автопортретом.
Кто быть не хочет стариком,
Всех тех, скажу по чести,
Пора асфальтовым катком
Давить (со мною вместе).
— Да ну вас, Владимир! Какой вы старик, — засмеялась она.
В один из тех дней в лаборатории Ирины устроили ей банкет-проводы. Есть старинная поговорка: по одежке встречают, по уму провожают. Я был счастлив видеть, с какой любовью и уважением провожали мою Ирину сотрудники лаборатории и всего департамента. Своим дружелюбием она заслужила такое отношение. Ирина, в белом платье, выглядела так, будто ей не на пенсию, а замуж выходить. В отличие от русских юбилеев и проводов на пенсию с множеством скучных речей американцы в подобных случаях говорят коротко. А то, что говорят, украшают шутками. Так и директор Ирины, доктор Майкл Розен, в краткой речи расточал ей шутливые комплименты, и все смеялись. Ирина в ответном слове сказала:
— Майк всегда думал, что это его лаборатория. А я всегда считала, что она — моя.
Он подарил ей золотое ожерелье, сотрудники преподнесли альбом с фотографиями и прощальными письмами, завалили цветами и подарками. Домой мы ехали груженые, действительно как со свадьбы. И потом я долго не мог расстегнуть новое ожерелье на шее жены.
И мне в госпитале устроили такие пышные проводы, каких я не ожидал. Американцы обожают устраивать «Зигрпзе РаПу» — «банкеты-сюрпризы», чтобы поразить юбиляра. За несколько дней до моего ухода по всему госпиталю по секрету от меня распространили приглашения. У Изабеллы все дни на лице было написано: «Я что-то знаю, но тебе не скажу». Конечно, я догадывался, но вида не подавал. Только попросил своего нового приятеля Леню Неймана развесить по стенам кафетерия мои шаржи на докторов, которые рисовал все годы и показывал на предыдущих банкетах.
Пришло около трехсот человек — доктора, резиденты, администраторы, сестры, санитары. Был и мой старый друг Эйб Мошел, который к тому времени уже у нас не работал. На длинных столах стояли закуски, в углу бармен разливал по бокалам вино. Пришла на проводы и вся моя семья, привели даже старшую внучку Кортни. Она была еще совсем маленькая и забралась под стол.
Виктор Френкель говорил речь, щедро пересыпая ее шутками, вспоминая, как мы вместе начинали делать илизаровские операции. Оглядываясь на шаржи по стенам, он говорил о моих художественных талантах. Но главное, что мне запомнилось:
— Доктор Владимир из тех иммигрантов, которые пустили корни в Америке. Большая честь для нашего госпиталя, что этот человек работал с нами… — он оглядел всех собравшихся и добавил: — Могу с полной уверенностью сказать, что Владимир — друг всех в госпитале.
Что верно, то верно: за годы работы я сдружился буквально со всеми сотрудниками. Многие из них приходили ко мне лечиться и приводили своих близких — они доверяли мне чуть ли не больше, чем другим докторам. И вот вроде бы и трудно быть другом для всех, но я не прилагал к этому усилий, просто всегда чувствовал себя здесь свободным, самим собой. На минуту я с горечью вспомнил, что, когда уезжал из России, никто из сотрудников не сказал мне доброго слова. А ведь я и тогда был самим собой.
Мне подарили дорогой фотоаппарат — для снимков в будущих путешествиях. Я неловко раскланивался на довольно долгие аплодисменты — не актер же я. Мне полагалось держать ответную речь:
— Спасибо, Виктор, за добрые слова, спасибо всем пришедшим сюда. Я выбрал Америку своей страной и не ошибся, когда приехал сюда восемнадцать лет назад. Могу сказать, что почти все мои ожидания сбылись — и даже больше. Но чего я не представлял себе, так это — что обрету так много друзей, всех вас. Да, мы с Ириной действительно пустили корни в Америке: вон там, под столом, сидит наша американская внучка, наш корешок… Знаете, когда в посольстве США в Италии консул давал мне визу, у него на столе лежали мои печатные работы — статьи, книги и патенты — и он сказал мне: «Для нашей страны это честь, что такой человек, как вы, выбрал ее для себя». Я был поражен и невероятно счастлив такое услышать. И сейчас доктор Френкель повторил эти слова. Спасибо. На самом деле это честь для меня — жить и работать в Америке, с вами. И я горжусь этой высокой честью — быть американцем.
