Но еще не прошло и много времени — как написал бы Шекспир: «и башмаков еще не износив» — Плеханов перешел на сторону сподвижников Мартова. А дальше произошла поразительная и нетоварищеская история. Подробно коснусь, быть может, лишь в дальнейшем выборов в ЦК, в Совет партии и в редакцию Центрального органа. Я пытался здесь обезвредить расплывчатость формулировки первого пункта устава подходящим и твердым составом руководящих центров и строгими правами, предоставленными уставом этим руководящим центрам. Съезд признал центральным органом «Искру». Здесь большевики получили большинство.
Я и мои сторонники долго дрались за это, повторяю, пытаясь тем самым скорректировать и уравновесить свой проигрыш, ослабление организационной силы партии при голосовании первого параграфа устава. В силу поддержки Бунда, выступавшего со смешной платформой, и «Рабочего дела» — явных «экономистов» — в этот раз победили при голосовании, выиграли сторонники Мартова. Но дело сделано, воля большинства изъявлена, с этим на некоторый период времени надо примириться, главное — единство.
Через некоторое время на съезде проходит и моя точка зрения на новую редакцию «Искры» — три человека: Плеханов, Мартов, Ленин. Таким образом, проходит через голосование не предыдущая, хотя и прославленная, редакция: Плеханов, Засулич, Аксельрод, Мартов, Потресов, Ленин. Жизнь распорядилась не по личным привязанностям и интригам, а по работе. Практически только двое из всей славной шестерки были выпускающими редакторами и готовили номера «Искры» — Мартов и Ленин. Все остальные требовали согласования, но не давали статей и не вели практической работы. При всем моем уважении к этим товарищам как к личностям и к их прошлым заслугам в настоящее время это был балласт.
О том, что буду предлагать на съезде голосовать за тройку редакторов, я предупредил своих товарищей заранее. С этим соглашались и Мартов, и Потресов. Да, для пользы дела лучше втроем. Когда уже на съезде я передал Георгию Валентиновичу записку с проектом редакционной тройки, Плеханов не сказал ни слова. Но это касалось его товарищей, многолетних сотрудников, соратников. Прочитал молча записку, положил ее в карман. Он понял, в чем дело, но шел на это. Раз партия — значит, нужна деловая работа.
На миру, как известно, и смерть красна. Одно дело принципиальничать и геройствовать, а другое — нести на себе тяжесть повседневных контактов с бывшими друзьями, которые стали политическими противниками. Мартов после съезда написал брошюру «Осадное положение» и вышел из состава ЦО. Троцкий, на съезде превратившийся в моего яростного противника, выпустил так называемый отчет «сибирской делегации», материал достаточно тенденциозный. На съезде он говорил с немыслимым апломбом и самоуверенностью. Делегаты, среди которых было много людей, съевших зубы на низовой работе, ответили молодому человеку, в коем так явственно проступал вождизм, кличкой Балаболкин.
После закрытия съезда мы снова вернулись в Женеву. Меньшевики, конечно, имели успех у заграничной публики. Громадное большинство ее состояло из обеспеченных студентов, которые почти все были либо меньшевиками, либо эсерами, либо обиженными съездом бундовцами. На собрании большевиков плехановские нервы не выдержали. Он любил всякие аналогии со стрельбой. «Не могу стрелять по своим!» (В свое время он что-то подобное сказал в ответ на обвинение, что он не вмешался в драку с критикой П. Струве.) А как же его позиция с выборами в ЦО?
— Бывают моменты, когда даже самодержавие вынуждено делать уступки.
— Тогда и говорят, что оно колеблется, — подала реплику одна из большевичек.
Георгий Валентинович решил для «спасения мира» в партии, как он говорил, копировать старую редакцию «Искры». В конце концов, с отставленными от редакции Засулич и Аксельродом Плеханов бок о бок жил в эмиграции много лет, и в критические моменты поддерживали его именно они. Мог ли я в этой ситуации работать? Конечно, нет. Надо было выходить из редакции. Я постарался не делать этого демонстративно. Ушел из редакции, заявив, что не отказываюсь от сотрудничества и даже не настаиваю на опубликовании о моем уходе. Пусть Плеханов делает такую попытку к примирению, я не стану поперек ее. Сколько с Плехановым переговорено об этом всем! Мне нечего было скрывать, я говорил с Георгием Валентиновичем и с глазу на глаз, и прилюдно, доказывая и невозможность уступок мартовцам, и недопустимость кооптации старых редакторов. И вот, когда я увидел твердые намерения Георгия Валентиновича уступить так любезному его сердцу меньшинству, я пишу ему письмо, где указываю на огромный вред, наносимый этим нашему движению, и пишу заявление, в котором слагаю с себя и должность члена Совета партии, и члена редакции «Искры». Ну, теперь Георгий Валентинович остается единственным избранным на съезде членом редакции, теперь-то он может кооптировать к себе в компанию любого.
Еще до этого, давая в свою очередь реванш большевикам за поражение на съезде, меньшевики превращают в свой оплот «Заграничную лигу русских социал-демократов». Они и численно были здесь сильнее, и имели больше «генералов». Новый устав Лиги делал ее независимой от ЦК, обеспечивал меньшевикам свое издательство.
Я опять опускаю ряд — прямо отмечу — удачных ходов меньшевиков и их помощников. Надо сказать, что здесь они действительно герои дня. Результат их неутомимой и успешной деятельности таков: большевики, которым съезд делегировал свою явно выраженную волю и которые имели за собой в России большинство действующих комитетов, теряют ЦО (Центральный орган — «Искру») и путем сложных комбинаций вытесняются из ЦК и из Совета партии.
И вот начинается Амстердамский социалистический конгресс. Этот эпизод я рассказываю со слов нашего большевистского представителя Мартына Николаевича Лядова. Он был одним из организаторов Московского рабочего союза, делегатом II съезда, несколько раз подвергался тюремному заключению.
На конгресс я должен был ехать как представитель РСДРП, но понял, что мне слова не дадут, потому что вся делегация была подобрана новым Советом партии из меньшевиков. Плеханов — глава делегации, у него среди вождей II Интернационала устоявшиеся и давние связи. Вместо представителей меньшинства отправляю верных товарищей — Красикова и Лядова. Телеграмму об этом на конгрессе получили, но передали Плеханову: пусть, дескать, решат вопрос в самой делегации. Плеханов позже заявил президиуму, что никаких решений не требуется, потому что эта телеграмма поздравительная. Но мои представители, товарищи Красиков и Лядов, оказались далеко не слабаками и уже в Амстердаме пробились на заседание Исполкома Интернационала и изложили свои требования и претензии. Суть их сводилась к тому, что возникшие разногласия на съезде РСДРП должны иметь, по крайней мере, какое-то соответствие представительству двух фракций на конгрессе.
