Но все эти соображения все-таки нельзя назвать решающими. Действительно, Сципиона обвиняли в том, что он диктовал очень гуманные договоры, но, по словам обвинителей, он делал так за взятки, то есть цель Катона была просто оклеветать политического противника любыми путями. Далее, политика после Сципиона действительно стала более жесткой. Но курс на устройство провинций еще не был взят. Первые провинции на Востоке — Африка и Ахая — были организованы через сорок лет после смерти Сципиона и через несколько лет после смерти Катона. Наконец, верно, что Катон хотел превратить в провинции Карфаген и Испанию, но он же выступал против превращения Македонии в провинцию в 168 году до н. э. (речь «De Macedonia liberanda», fr. 161–162). Из этого следует, что у Катона не было никакой общей внешнеполитической линии. Думаю, что он хотел бы поработить богатые страны Запада — Карфаген и Испанию, а от эллинистического Востока вовсе отделаться, ибо римляне, все более и более погружаясь в греческие дела, в то же время приобщались и к греческой культуре. Политику же Сципиона Катон не принимал, ибо не принимал самого Сципиона.
Сравнительно недавно Н. Н. Трухина высказала новое мнение (Трухина Н. Н. Политика и политики «Золотого века» Республики, с. 111–114). По утверждению автора, Катон был представителем демократической оппозиции и выступал против нобилитета, столпом и опорой которого был Сципион. В этом корень и причина их вражды. В этом же смысл обвинений, которые мы находим в античной литературе: Сципион ведет себя как царь и командует войсками как царь. Мне эта гипотеза представляется совершенно неприемлемой.
Во-первых, мы знаем, что Сципион все время опирался на народ, а не на сенат, постоянно встречал у отцов противодействие и достигал успеха только благодаря своей популярности у народа. Это никак не соответствует образу «столпа нобилитета». Именно от сената исходили все упреки в «царском поведении» нашего героя. Впервые пустил их Фабий. И вызваны они были страхом, что необычайно популярный у народа и солдат полководец захватит чрезвычайные полномочия. Недаром предание говорит, что народ предложил Публию неслыханные, несоответствующие конституции почести и даже пожизненную диктатуру. Можно себе представить, с каким ужасом должны были смотреть на это отцы! В этом же заключается сущность упреков в «царских методах командования», о которых часто говорит Н. Н. Трухина. Смысл этих слов в том, что полководец, опиравшийся на преданную армию, вел себя слишком независимо и не хотел подчиняться отцам.
Во-вторых, Скаллард убедительно показал, что весь период после своего возвращения и до второго консульства Сципион фактически отошел от государственных дел. Вступить же вновь на политическую арену его заставила опасность, которая угрожала Риму. До этого же он даже не делал попыток добиться вторично консулата.
В-третьих, Сципион ввел в сенат столько «новых людей», сколько ни один политик. А это в корне противоречит интересам нобилитета — то есть замкнутого сословия, которое никого не допускает к управлению государством.
Наконец, проблемы римской конституции, видимо, мало интересовали равно Сципиона и Катона и никак не могли служить причиной их вражды. Катон не провел ни одного настоящего демократического закона, который мог бы ослабить влияние сената и знати. Среди его многочисленных сочинений, где он пишет обо всем вплоть до лечения волов, мы не находим одного — выступлений против нобилитета. В своих речах он говорил о статуях, картинах, пирушках — словом, о «новых нравах», но ничего об особых привилегиях знати. Трухина находит только два названия — сами речи не сохранились, — которые должны были касаться этой темы. Первая — «Чтобы никто не был консулом дважды», вторая — «Пусть не будет власти у прежнего полководца, когда прибудет новый». Однако на основании этих названий вряд ли можно сделать какие-нибудь выводы о политических убеждениях Порция. Начнем с того, что по римским законам начала II века до н. э. консулом можно было быть всего два раза с промежутком в 10 лет. Это очень мало, учитывая, что консул — это в первую очередь полководец. В демократических Афинах Перикл много лет занимал должность верховного стратега, в Этолийском и Ахейском союзах мы постоянно встречаем одни и те же имена. Во времена Ганнибаловой войны римлянам пришлось на некоторое время смягчить суровость этого закона. Фабий Максим, наставник Катона и его идеал, был консулом пять раз. Зато со времени окончания войны до смерти Сципиона Катон вряд ли мог пожаловаться на злоупотребления в этом отношении. Было всего два таких случая. Закон о запрещении повторного консульства был принят около 152 года до н. э., т. е. через 30 лет после смерти нашего героя (Liv., LV). К этому году относится упомянутая речь Катона. Что касается второй речи, то трудно себе представить, чтобы Порций действительно не хотел, чтобы магистратам продляли полномочия: ведь отзывать удачливого полководца в разгар военных действий — верх безумия. Скорее всего эта речь была произнесена против определенного лица в совершенно конкретных обстоятельствах (Эдуард Мейер даже полагал, что Катон, напротив, агитировал за продление полномочий магистратов, соответствующую литературу см. Malcovatti Е., р. 90). Наконец, Катон боролся против отдельных нобилей, которые были иных взглядов или стояли у него поперек дороги. Он применял против них обычные обвинения — в превышении полномочий, разврате, злоупотреблениях. Но он никогда не выступал против нобилитета как политического явления, более того, он всеми силами стремился попасть в его ряды. Он пользовался покровительством Фабия и Валерия, знатнейших нобилей, он породнился с Эмилиями, а Эмилии и Корнелии, как признает сам автор, принадлежали к одной политической группировке. У Цицерона он подчеркивает свою близость со всеми знатными людьми Рима. Парадоксально, что, став консуляром и цензором, Порций, однако, не вывел в люди ни одного «нового человека». Трухина перечисляет членов его группировки: Петилии, Невий, Куллеон. Но то были беспринципные люди, грязные орудия, которые он использовал в сомнительных случаях. Порций был слишком умен, чтобы тянуть их дальше.
Таким образом, для вражды Сципиона и Катона были гораздо более глубокие причины, они касались всего культурного будущего Рима.
Отношения между Сципионом и Титом, двумя знаменитейшими римлянами своего времени, давно интересовали ученых. Но пришли они к прямо противоположным выводам. Т. Франк и Хейвуд, исследуя декреты и письма Сципиона, утверждают с полным основанием, что Публий придерживался тех же взглядов на судьбу Греции и Востока, что и Тит, и проводил ту же внешнюю политику. Поэтому эти ученые называют Сципиона и Фламинина политическими сотрудниками и друзьями (Cambridge Ancient History, VIII, 368; Haywood R. M. Studies on Scipio Africanus, p. 77). Мюнцер же, опираясь на данные просопографии, объявляет их врагами. Скаллард придерживается средней линии.
