просили выделить миллионы франков на дальнейшее финансирование. Это было в то время, когда Марион, которой уже перевалило за 50, пыталась свернуть дела отца после его смерти. Нужно было рассортировать или продать множество активов: от недвижимости до финансовых вложений и произведений искусства. Организовать аукционы, а также составить планы благотворительных пожертвований и трастов. Была и ее работа художника: Марион направила свои таланты на создание витражей, запросы поступали из часовен и церквей. Позже она создаст витражи для склепа Cartier в Версале.
Учитывая прочие обязательства, Марион меньше, чем отец, была заинтересована во владении крупным бизнесом. И когда познакомилась с двумя американскими братьями-бизнесменами, была готова обсудить возможную сделку. Гарри и Эдвард Данцигеры, успешные предприниматели, американцы по происхождению, сделали себе имя в Англии в 1950–1960-е годы, производя британские фильмы и телешоу. В свое время практически каждый телезритель и посетитель кинотеатра видел на экране надпись «произведено Данцигерами».
К 1956 году братья основали собственную кинокомпанию New Elstree Studios, преобразовав для этого бывшую фабрику по испытанию двигателей военных самолетов в Хартфордшире. Но они были больше заинтересованы в поиске инвестиционных возможностей, чем в развитии определенной отрасли; к середине 1960-х продали киностудию и сменили фокус. Купив Cordon Hotels Group, стали владельцами таких престижных отелей, как Mayfair и Grosvenor в Лондоне и Metropole в Монте-Карло. Драгоценности были пока незнакомой отраслью, но это не имело значения: они чувствовали потенциал фирмы. Cartier Paris, казалось, хорошо вписывался в их интересы.
Несколько лет спустя The Sunday Times сообщала, что после того, как Марион встретила Гарри Данцигера и его жену Анджелу на лыжных склонах возле своего швейцарского дома, она «доверила им наследие семьи». Однако прежде обратилась за советом к президенту парижского филиала Кальметту. Он предложил ей принять предложение Данцигера, но держать его в секрете даже от своего кузена в Cartier London (последнего филиала, остававшегося в семье). Раньше каждый из братьев Картье владел значительными долями во всех филиалах, так что они не могли продать их без одобрения друг друга. Теперь структура изменилась: нью-йоркское отделение было само по себе, а Жан-Жак – просто не самым крупным акционером в Париже.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Марион не сказала, что собирается продать свой бизнес. Позже она призналась, что Кальметт велел ей держать все в секрете. Может быть, он думал, что я попытаюсь остановить ее, а он этого не хотел.
В то время, да и некоторое время спустя, французская и международная пресса пребывали в неведении. У Данцигеров не было желания рассказывать миру, что они купили Cartier. Они владели им и вложили в дело необходимый капитал, но будет лучше, если Cartier будет казаться семейной фирмой, какой была всегда. Многие из сотрудников даже не знали, кто их новые владельцы. Управление было сохранено, Кальметт по-прежнему оставался во главе, Туссен, даже будучи на пенсии, все еще возглавляла художественное направление. Совет директоров также остался прежним. Для внешнего мира все было как всегда. Но реально единственным филиалом фирмы, которым владел и управлял один из правнуков основателя, был Cartier London.
Шкатулки – вызов Faberge
В свои 47 лет Жан-Жак больше, чем когда-либо, стремился сохранить наследие отца. Хотя и был глубоко разочарован тем, что кузен и кузина продали свои филиалы и не сказали ему об этом сами, он смирился с тем, что не может изменить прошлое и должен просто вести лондонский корабль вперед, насколько это возможно. Его мать Нелли, которая все еще владела контрольным пакетом акций Cartier London, не собиралась продавать компанию за рамками семьи, и реальность для обитателей Нью-Бонд-стрит, 175 не слишком изменилась после продажи парижского филиала. Операции между Лондоном и Парижем не прекратились в одночасье. Жан-Жак продолжал регулярно делиться проектами с мадемуазель Туссен, а она с ним. Лондонский Cartier по-прежнему пользовался популярностью у иностранных покупателей, которые были освобождены от запретительного налога на покупку. Клиенты – от княгини Грейс Монакской и Марии Каллас до короля Норвегии Олафа и Ага-Хана – продолжали посещать оба магазина, не подозревая об изменениях.
Тем временем другие филиалы двигались вперед. Cartier New York расширился, добавив несколько торговых точек по всей Америке. При Данцигерах Cartier Paris открыл новые магазины в Женеве и Мюнхене, а также в Гонконге. В Лондоне Жан-Жак остался один под семейным флагом, прекрасно понимая, что должен приспособиться, чтобы выжить и при этом сохранить вечные ценности качества и эксклюзивности.
Нью-Бонд-стрит, 175 оставалась убежищем от давления внешнего мира, совсем как во времена Жака. Там были выставлены красивые украшения, цветы от Констанс Спрай; безукоризненно одетые продавцы приветствовали покупателей. Дочь лондонского продавца вспоминала, как навещала отца в «очень французском, очень скромном салоне». «Мы с мамой навещали его в Cartier только в те редкие субботние утренние часы, когда магазин открывался перед Рождеством. Эти часы всегда были тихими, потому что в выходные люди уезжали в загородные поместья. Тем не менее мы всегда делали укладку, маникюр и одевались в лучшую одежду, потому что это было очень изысканное место».
Сам Жан-Жак редко бывал в шоуруме. Во время ланча, вместо того чтобы приглашать влиятельных клиентов на обед из трех блюд в отель Brown’s, как это делал его отец, он уходил, чтобы насладиться творчеством других. После бутерброда в итальянском кафе отправлялся в Sotheby’s или в один из других лондонских аукционных домов, чтобы насладиться последними произведениями искусства, выставлеными на торги. Как и его дядя Луи, он особенно любил персидские миниатюры, но интересовался всем: от китайской мебели до индийских ковров и британских картин маслом (особенно его восхищали изображения лошадей кисти Альфреда Маннингса). Хотя он редко что-нибудь покупал, в голове зарождались идеи, впоследствии прораставшие в его творениях. Он был интровертом, который находил, что быть рядом с людьми весь день опустошительно для души. Одинокое созерцание искусства восстанавливало его.
Из разговоров с Жан-Жаком Картье
Никогда не знаешь, откуда придет вдохновение. Не ищите его специально. Но посмотрите на вазу, на этот красивый изгиб – что вы думаете? Этот изгиб можно использовать. Возможно, в паре серег.
Во время беседы 1963 года с автором «Джеймса Бонда» Яном Флемингом коллекционеру Питеру Уайлдингу пришла в голову идея новой коллекции. Двое друзей шли по Бонд-стрит и остановились полюбоваться шкатулками Фаберже. «Бьюсь об заклад, сегодня невозможно сделать такие шкатулки», – сказал Флеминг Уайлдингу. И коллекционер, решив выиграть пари, нанес визит Cartier.
Замысел состоял в том, чтобы создать уникальную коллекцию декоративных золотых шкатулок с драгоценными камнями и эмалью, где каждая будет произведением искусства. Его целью было не просто выиграть пари, но и поддержать мастеров-ювелиров в это трудное время. «Когда Питер Уайлдинг только появился, – вспоминал лондонский директор Cartier Джо Олгуд, – он говорил об особенных шкатулках, которые должны были доказать, что искусство золотых дел мастера и искусство эмалировщика все еще
