Тысячу и тысячу раз целую ваши ручки» (Накануне Эрфуртского свидания 1808 года / Сообщ. Н. К. Шильдера // Русская Старина. 1899. Т. 98).
Шильдер. Т. 2.
Недоверие к Строганову появилось после того, как тот попытался оказать сопротивление идее «обуздания» Бонапарта; Чарторыйский 17 июня 1806 года сдал дела барону Андрею Будбергу — именно потому, что настаивал на войне с Пруссией, войне, необходимой для скорейшего восстановления Польши, но несовместимой с антифранцузскими планами России.
См.: Корф М. Жизнь графа Сперанского. В 2 т. СПб., 1861. Т. 1.
Оригинал погиб в 1845 году, при перевозке.
См.: Русская беседа. 1859. С. 476, 480.
Цит. по: Еврейские комитеты // Еврейская энциклопедия. Т. 7. СПб. Стр. 442.
Позже, из пермской ссылки, он напишет царю: «Полезнее, может быть, было бы все установления плана приуготовить вдруг, открыть единовременно: тогда они явились бы все в своем размере и стройности и не произвели бы никакого в делах смешения, но Ваше Величество признали лучшим терпеть, на время, укоризну некоторого смешения, нежели все вдруг переменить, основавшись на одной теории. Сколько предусмотрение сие ни было основательно, но впоследствии оно сделалось источником ложных страхов и неправильных понятий. Не зная плана правительства, судили намерение его по отрывкам, порицали то, чего еще не знали, и, не видя точной цели и конца перемен, страшились вредных уновлений» (Корф М. Жизнь графа Сперанского. Т. 1. С. 112).
Шильдер. Т. 3. С. 2.
Именно так называлась должность, которую он отвел себе в плане реформ и занял в январе 1810-го.
Вяземский П. А. Стихотворения. Воспоминания. Записные книжки. Примечание. Стб. 282.
Там же.
Шильдер. Т. 2. С. 261.
Николай Михайлович, великий князь. Граф Павел Александрович Строганов. С. 592–593.
Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря.
Подробнее см.: Сперанский М. М. О военных поселениях. СПб., 1825; Предтеченский А. В. Брошюра М. М. Сперанского «О военных поселениях» //Исследования по отечественному источниковедению: Сб. статей. М.; Л., 1964; Богданов Л. П. Военные поселения в России. М., 1992. С. 86–88.
См: Батеньков Г. С. Граф М. М. Сперанский и граф А. А. Аракчеев // Русская Старина. 1897. Т. 92. № 10.
Корф М. Жизнь графа Сперанского. Т. 1. С. 111.
Цит. по: Надлер. Т. 1. С. 15.
Шильдер. Т. 4. С. 262.
Подробнее обо всем этом см.: Граф Аракчеев и военные поселения 1809–1831. СПб., 1871.
См.: Шильдер. Т. 4. А в стиле многих других высказываний Аракчеева звучат «упреждающие отголоски» стилистики Фомы Фомича Опискина: «…учителем моим был дьячок: мудрено ли, что я мало знаю? Мое дело исполнять волю государеву. Если бы я был моложе, то стал бы у вас учиться; теперь уже поздно» — сказано это будет Карамзину.
Карамзин не знал, что в том же заглазно обвиняют и его самого: «Он целит не менее, как в Спесы или в первые консулы, — это здесь все знают, и все слышат». Так писал новоназначенный на место попечителя Московского университета П. И. Кутузов (Погодин. Ч. 2. С. 63).
В 1810 году И. И. Дмитриев, ставший министром юстиции, предлагал государю назначить придворного историографа на свое прежнее место — министра народного просвещения; царь обдумывал возможность произвести это назначение в звании директора (по малому чину Карамзина), но Сперанский предложение отклонил и по его совету Карамзину было предложено место попечителя Московского университета, от чего тот отказался.
В системе риторических приемов эпохи восхваление екатерининских времен было не чем иным, как косвенным напоминанием Александру I о данном им в Манифесте о воцарении обещании править «по законам и по сердцу в Бозе почивающей Августейшей бабки нашей» (Шильдер. Т. 2. С. 29). Причем все понимали, что дело не в Екатерине и не в ее временах, а в символизируемом ею блаженном состоянии государства; и намек на то, что государь правит не по-екатеринински, в действительности означал, что его царство — пока, во всяком случае — не «усчастливило» Россию. О других смыслах, какие вкладывал историк в ретроспективную утопию екатерининского правления, речь ниже.
Карамзин намекает на это прозрачно, даже — по тем временам — слишком. Он пишет о губительной роли «женевца» Лефорта в воспитании Петра: Лефорт «от бедности заехал в Москву и, весьма естественно, находя русские обычаи для него странными, говорил ему об них с презрением, а все европейское возвышал до небес». Как не услышать в имени Лефорта звукоподражательный псевдоним Лагарпа? Карамзину этого мало: он вводит в «Записку» малозначащий эпизод из александровских времен, когда в 1803 году Россия чуть ли не встала на грань войны с Францией, вручая «грозные записки Талейрану о каком-то женевском бродяге, взятом под стражу» французами. Что арестованный Кристен состоял на русской службе и находился под защитой русской короны, Карамзина не интересует, и об этом он умалчивает; ему важно скрепить параллель между Лефортом и Лагарпом железным обручем исторической аналогии. Зачем? Единственно ради того, чтобы в воздухе повис вопрос: удастся ли Александру и в лучшем повторить Петра? И чтобы в подтексте слышалось: сомнительно. Пока — сомнительно.
«Если Государство, при известном образе правления, созрело, укрепилось, обогатилось, распространилось и благоденствует, не троньте этого правления, видно, оно сродно, прилично Государству, и введение в нем другого было бы ему гибельно и вредно» — запись Н. М. Карамзина в памятной книжке А. Н. Верстовского (см.: Погодин).
Византийские трактаты Агапита и легли в основу русской «монархической экклезиологии».
