Строг, но справедлив был адмирал. Справедлив и заботлив. Питание, состояние здоровья моряка постоянно в центре внимания Ушакова. Больной морской служитель службы не исполнит – и требовал адмирал от командиров, лекарей, подлекарей, их учеников и аптекарей бдительно следить за возникающими болезнями.
«О состоянии больных, – в 1792 году требует он, – присылать еженедельно рапорты, означая в них число каждой болезни порознь». И дальше: «Постелей, подушек и одеял сделать потребное число...» «По недостатку прачек нужно оных умножить, почему и нанять их достаточное количество на сей случай число, даже белье почасту переменять».
«Рекомендую всем господам командующим корабли, фрегаты и прочие суда в палубах, где должно для жилья поместить служителей, привесть в совершеннейшую чистоту, воздух даже в интрюмах кораблей очистить, а потом здоровых служителей перевести на суда и исполнять все, как выше в повелении означено, – пишет он в одном из своих приказов. – ...Больных служителей, которые не могут помещаться в госпитале, содержать... при командах, поместя их свободно в казармы, в которых соблюдать всевозможную чистоту и рачительный за ними присмотр и попечение самих господ командующих». Также и я не упущу иметь... и собственный мой присмотр за всеми».
Вот это уже новый и абсолютно выпадающий за пределы кастовой морали господствующего слоя принцип Ушакова. Этому еще предстояло научиться многим лучшим и передовым командирам того и будущего времени. А Ушаков уже исповедовал эту высокую гуманистическую мораль истинного человека, и не имеет значения, что пришла она к нему не от радикалов века Просвещения, а из глубин человеческого сострадания, от духовной сути высокоодаренной личности, от отца Федора и других ее носителей, обладавших и не обладавших священническим саном.
* * *
Ежедневно в гавани Севастополя объезжает Ушаков корабли и казармы. Следил, чтобы каждый матрос подвесил в каюте свою койку, разложил постель, одеяло, одежду перед окуриванием корабля.
– Пойми ты, братец, – увещевал он молодого моряка, – одежда и койка просушены быть должны. Из них гнилость и хворость пороховым и табачным дымом изгоняется, а лучше березовым дымком, лучше всего, а ты кафтан свой под барказ спрятал, боишься, дабы он у тебя запах не потерял. Пачуали аль на него вылил?
Матросы незлобно смеялись, а новобранец, смущаясь, унес свой кафтан в каюту, у входа в которую боцман тихо показал ему увесистый кулак. И это не ускользнуло от Ушакова.
– А ты, Петрович, опять только кулаком командуешь? Скажи лучше, гребни у всех есть?
– Так точно, ваше превосходительство! – неуверенно ответил боцман.
– А ну давайте доставайте, посмотрим, каковы они у нас.
Началась кутерьма, кое-кто достал из кармана сразу, кто-то сбегал в каюту, достал из верхней одежды, кто-то из чемодана, другие растерянно разводили руками. Офицеры переглядывались: «Нашел что проверять командующий?»
– Вот что, братцы, без гребня матросскому служителю нельзя. Голова должна быть аккуратна, прибрана, чиста, мерзости ни в волосах, ни в мыслях иметь не должна. Петрович, я больше проверять не буду, то твое боцманское упущение. А вы, господа, – поворотился он к офицерам, – сие тоже в регламент своих дел занесите. У командира мелочей нет, от бушприта до кормы все его заботой содержится, а главное на корабле – моряки!
– Понял, – с уважением к себе покачал головой новобранец. – Главное – моряки!
– Какой ты у черта моряк, ты еще помпа водоносная. Вот поплавай с нашим адмиралом, повоюй, тогда он и тебя Петровичем называть будет, – не злобясь, ответил боцман. – На гребень и не теряй, помни, что он сказал.
При спуске по трюму с корабля бросил последние слова капитану:
– Поставь, Гавриил, курительницы в каютах офицеров, но чтоб не загорелось. Ничего, прокашляются, здоровее будут, – и, махнув рукой, спустился в шлюпку.
Особенно тщательно Ушаков следил за питанием морских служителей. Могло показаться иногда, что не морские искусства, не мастерство кораблевождения, не заботы порта беспокоили его больше всего, а еда. И не его личная, об этом он почти не говорит и не пишет никогда, а еда моряков. И не такая, чтобы просто насытить, а чтобы была она полезная, вкусная, здоровая и регулярная.
В условиях оторванности от Адмиралтейств-коллегии, даже от Ясс, где была ставка «Предводителя» Черноморского флота Потемкина, в условиях жестокого режима и экономии, отсутствия лишних средств сделать это было нелегко. Но Ушаков один за одним издает регламенты, приказы, распоряжения. Он шлет письма, просьбы, иногда кажется ноющим жалобщиком и унижающимся просителем. Но в том-то и дело, что он просит для моряков, для флота. Просит он губернатора Каховского, обер-кригс-комиссара Фалеева, контр-адмирала Мордвинова, правителя военно-походной канцелярии Потемкина полковника Попова и самого светлейшего князя, Адмиралтейств-коллегии, да и императора Павла он не боялся обременить разного рода хозяйственными просьбами. Надоедал, наверное. Надоедал, но матрос был сытым. Сытым даже тогда, когда никто не откликался на его просьбы и не присылал продовольствия и денег. Он взывал тогда к своим капитанам.
Обучая свою эскадру в 1797 году, он издает приказ «О снабжении больных свежей провизией во время плавания». Понимая, что таковой может не быть, он твердо утверждает: «Ежли господа командующие покупкою или из собственной своей провизии сколько чего на содержание больных служителей издержат на сколько суммою денег по окончании кампании в зарплату кому что следовать будет, деньги отпущены быть имеют».
В приказе он пообещал, если у командующих нет денег – выдать свои. Да, это тоже было постоянным правилом Ушакова; если, задерживаясь, не доставлялись деньги для флота, для еды, он платил свои. Вот, например, он пишет в приказе от 18 октября 1792 года: «По случаю же недостатка в деньгах по необходимости сбережения служителей в здоровье, отпускаю я из собственных своих денег тринадцать тысяч пятьсот рублей, из которых велено десять тысяч отпустить в контору Севастопольского порта для покупки свежих мяс, а три с половиной тысячи госпитальному подрядчику Куранцову для содержания госпиталей, который, не получая четыре месяца денег, пришел не в состояние к продовольствию больных».
Свои деньги для снабжения матросов он давал не раз, в том числе в заморских кампаниях. Неизвестно, сколько ему вернула из них казна, но они возвращались к нему беспредельной преданностью моряков, их любовью, их желанием исполнять службу «в совершенстве». Именно они стали главным капиталом русского адмирала Ушакова, именно они обеспечили его победы.
