только въ тавернахъ, но даже въ отеляхъ. Они, по старинному правилу, существующему до сихъ поръ, не могутъ даже ѣздить верхомъ или сами править, иначе какъ съ согласія своей коллегіи или того прдктора, который завѣдуетъ надзоромъ за студентами, вродѣ нашего инспектора. А въ коллегіяхъ существуетъ своя дисциплина. Въ каждой коллегіи или пансіонѣ (hall) есть спеціальный кодексъ правилъ. Студенты, не живущіе въ коллегіяхъ, подчинены также надзору особаго рода делегатовъ и могутъ жить только въ квартирахъ, рекомендованныхъ начальствомъ; и надъ ихъ образомъ жизни есть постоянный надзоръ, въ лицѣ хозяевъ и хозяекъ квартиръ, что считалось бы во Франціи, въ Германіи и у насъ весьма тяжелымъ и невыносимымъ подчиненіемъ. Конечно, и въ Оксфордѣ, и въ Кэмбриджѣ все это не такъ строго соблюдается въ жизни студентовъ, живущихъ на вольныхъ квартирахъ; а въ коллегіяхъ гораздо строже, причемъ опять-таки практикуется болѣе или менѣе общебританское лицемѣріе: въ своихъ комнатахъ студенты кутятъ и даже напиваются, и все-таки каждый изъ нихъ обязанъ вернуться въ коллегію не позднѣе извѣстнаго часа, послѣ котораго онъ платитъ привратнику маленькій штрафъ, то, что въ Вѣнѣ существуетъ для жильцовъ всѣхъ домовъ, подъ именемъ «Sperr-Geld». А являться въ поздніе часы и совсѣмъ запрещено иначе какъ съ разрѣшенія начальника. Не ночевать или уѣхать безъ позволенія — важный проступокъ, который можетъ кончиться исключеніемъ на одинъ терминъ или годъ, а то такъ и полнымъ исключеніемъ. По правиламъ всѣ студенты должны являться на лекціи, къ тутору, въ церковь, въ большую залу не иначе, какъ въ мантіяхъ и шапкахъ и даже на улицахъ показываться въ форменной одеждѣ и послѣ обѣда; но это не соблюдается. Зато оксфордское студенчество подчинило само себя требованіямъ самаго строгаго фэшена и послѣ, семи часовъ не иначе ходитъ, какъ во фракахъ и бѣлыхъ галстукахъ и непремѣнно въ соломенной низкой шляпѣ, весной и лѣтомъ. Нигдѣ вы не видите такой сплошной стѣны молодыхъ людей, одѣтыхъ по бальному, какъ на двухъ-трехъ главныхъ улицахъ Оксфорда, особенно въ такіе дни, какъ дни гребныхъ гонокъ.
Вообще, франтовство студентовъ — поражающее и послѣ Германіи, гдѣ они франтятъ на особый ладъ, и послѣ Парижа, не говоря уже о нашемъ студенчествѣ изъ того времени, когда оно не носило форменнаго платья. Мнѣ случалось видѣть утромъ, часовъ въ девять, на улицахъ и въ паркахъ коллегій студентовъ, которые были одѣты съ иголочки и въ лаковыхъ бальныхъ башмакахъ. На представленіяхъ небольшого театрика въ Оксфордѣ (съ репертуаромъ весьма таки игривымъ) въ креслахъ, въ балконѣ и въ ложахъ перваго яруса я не видалъ почти ни одного студента, одѣтаго иначе, какъ во фракѣ и въ бѣломъ галстукѣ. И ведутъ они себя, надо отдать имъ справедливость, совершенно по джентльменски, безъ всякихъ криковъ и мальчишескихъ выходокъ. Зато смѣются охотно и совершенно по-дѣтски; вообще нѣтъ такой смѣшливой театральной публики, какъ англійская.
Несмотря на надзоръ, студенты захаживаютъ, разумѣется, и въ отели, и въ таверны и не очень-то боятся обхода проктора съ университетскими служителями, въ известный вечерний часъ. Но и на улицахъ мнѣ не случалось видѣть какихъ-нибудь сценъ студенческой распущенности, пьяныхъ или сильно подвыпившихъ.
Нечего и говорить, что парижскаго женскаго элемента вы совсѣмъ не замѣчаете въ студенческой жизни Оксфорда и Кэмбриджа, хотя дѣло не обходится, конечно, безъ уклоненія отъ седьмой заповѣди, особенно въ Оксфордѣ—городоѣ довольно богатомъ, и гдѣ существуетъ проституція. Но все это какъ бы подъ шумокъ и вы чувствуете, что надъ ночной городской жизнью бдитъ око университетскаго надзора. Въ Кэмбриджѣ вы находите почти то же самое; только общий видъ студентовъ гораздо менѣе франтоватый, и я давно уже слыхалъ, что въ Кэмбриджѣ вообще больше работаютъ, тамъ преобладаетъ интересъ къ естественнымъ наукамъ и къ математикѣ, тамъ же есть и хорошій медицинскій факультетъ съ клиниками, между тѣмъ какъ въ Оксфордѣ только держатъ экзамены на докторовъ медицины. Но и въ Кэмбриджѣ вы видите тотъ же культъ спорта и на какую бы вы лужайку ни попали — вы непремѣнно наткнетесь на партію крикета, возбуждающую всеобщій интересъ.
Что же нужно сказать, въ видѣ заключенія, про то воспитаніе, какое доставляется школой по англійскому образцу? Молодежь Великобританіи — какъ бы вы къ ней ни придирались— все-таки же нравственно чище, и въ складѣ ея жизни больше элементовъ для выработки характеровъ, порядочности, здоровья и бодрости духа.
Національное чувство. — Французскій шовинизмъ до и послѣ войны. — Вражды и дружбы съ другими націями. — Отношеніе къ русскимъ въ Парижѣ, прежде и теперь. — «Аllіапсе». — Что есть серьезнаго въ франко-русскомъ союзѣ—Къ чему сводилось знакомство французовъ съ нашимъ языкомъ, литературой, исторіей и современной жизнью? Русскіе въ Парижѣ за тридцать лѣтъ. — Воспоминаніе объ А. И. Герценѣ.—Національное чувство англичанъ. — Ихъ островная обособленность. — Отношеніе къ Россіи и русскимъ. — Какъ мы себя чувствуемъ съ французами и англичанами
Что же есть у современныхъ французовъ, взятыхъ какъ цѣлая нація, самаго дорогого? Этотъ вопросъ, конечно, представлялся не мнѣ одному, а всѣмъ тѣмъ русскимъ, кто не хотѣлъ бы быть несправедливымъ къ «дружественной націи».
Идея отечества, его слава и могущество — вотъ что составляетъ еще нравственную силу нации. Другое дѣло, какъ французы понимаютъ эту славу, и удерживаетъ ли ихъ любовь къ отчизнѣ отъ многаго такого, что прямо ведетъ къ распаденію внутреннихъ основъ жизни. Національное чувство все-таки же сильнѣе и безкорыстнѣе многихъ другихъ мотивовъ и побужденій.
Но вѣдь не иностранцы выдумали слово шовинизмъ. Оно пошло въ ходъ еще въ первую половину девятнадцатаго вѣка. Въ одной пьесѣ Скриба старый военный, по фамиліи Gauvin, преисполненый того, что мы называемъ «квасаымѣ патріотизмомъ», сдѣлался типическимъ лицомъ, и его имя превратилось въ нарицательное, пустило въ ходъ кличку, которая, вѣроятно, проживетъ не одно столѣтіе. Выходитъ, стало-быть, что и самп французы, въ минуты отрезвленія, были давно уже способны критически отнестись къ своему національному задору. Но такіе французы были всегда въ меньшинствѣ. Въ последние годы ихъ стало больше въ Парижѣ и въ главныхъ городахъ, особенно между соціалистами и анархистами. И тѣ и другіе проповѣдуютъ всемірную солидарность человѣчества. Для нихъ патріотизмъ, какъ онъ понимается буржуазной массой, есть не что иное, какъ хищничество. Но вѣдь мы не видали этихъ соціалистовъ и анархистовъ — на дѣлѣ. Тѣ, кто долго присматривался къ французамъ, какихъ бы то ни было партій — имѣютъ поводъ говорить скептически, что и любой соціалистъ окажется, пожалуй, не меньшимъ шовинистомъ, чѣмъ патріотъ буржуа, чуть только дѣло дойдетъ до удовлетворенія чувства національнаго задора.
Нѣмецкая война, показавшая, какъ французы заносчиво и легкомысленно бросились въ схватку, не излечила
