Рано утром Бальзак сбежал из дома Петрова, замученный клопами. Вероятно, Ева поселила его туда из опасения, что на более комфортабельное жилище у Оноре не хватит средств.
В полдень, никем не замеченный, он уже был у Евы и ждал, когда она выйдет. Листал недавно вышедшие книги и прислушивался, не зашелестело ли платье, не скрипнула ли дверь…
Ева часто меняла наряды. Если она выходила в бело-желтом платье, это означало, что они пойдут куда-нибудь вместе. Если в кружевном — значит, она отправится за покупками одна.
Ева частенько оставляла его одного с книгой. Так, она предложила ему прочесть переписку Гёте с Беттиной фон Арним. Любовь старика и молоденькой девушки, свободная от плотской составляющей. Эта сверхчистота вывела Бальзака из себя. Он с яростью швырнул книгу на пол и закричал: «Это уже не литература, а фармацевтика!» Чтобы любовь жила, нужны по меньшей мере два тела!
Бальзак открывал для себя Санкт-Петербург глазами Евы. Он помнил, как они присели на скамью в Летнем саду и она дала ему свою руку; помнил, как они гуляли по Зимнему дворцу, восхищаясь выставленными на обозрение бриллиантами. При виде этих бриллиантов, этого жемчуга Бальзак особенно остро чувствовал, как ограничены его собственные возможности. Никогда он не сможет подарить таких украшений своей Эвелине! И пытается «спасти лицо»: «Капля росы, освещенная лучом солнца, кажется мне во сто крат прекрасней, чем самый лучший в мире бриллиант!» Но как, скажите на милость, повесишь на шею любимой женщине эту «каплю росы»?..
По вечерам они сидели дома, наслаждаясь покоем. С ними была дочь Евы Анна, так что приходилось вести себя безукоризненно.
В свет они выходили редко, оберегая репутацию. В русском обществе блистали тогда подтянутые молодые люди и ошеломляюще прекрасные молодые женщины. На их фоне Оноре и Ева выглядели простолюдинами: польская графиня и сын альбигойского крестьянина в конце концов действительно стали похожи даже внешне. Она — «полная, если не сказать толстая, сорокалетняя дама маленького роста, с широким лицом и довольно неуклюжей походкой», и он — «маленький и тоже толстый человек с длинными мужицкими волосами, расплывшимся и словно заспанным лицом, похожий на майора интендантских войск».
Собственное постоянство кажется им добрым знаком. Говорят, с годами любовь угасает. К ним это не относится. Все эти годы они не прекращали переписки, они пережили разлуку, разочарования и обиды. Бальзак с детской радостью снова и снова вспоминал первые дни их знакомства.
Она так и осталась для него важной дамой, сохранившей ему верность. Он знал, что это не пустые слова. В апреле 1843 года в Санкт-Петербург приезжал Лист. Бальзак, желая угодить Еве, познакомил Ганских с великим композитором. Они уговорились, что маэстро даст несколько уроков музыки Анне.
Лист очаровал Еву с первой встречи. Она отметила «сладострастный изгиб его влажных губ» и сказала, что, когда он улыбается, «хочется воспарить к облакам». К счастью для Бальзака, от Евы не ускользнуло и недоброе выражение его глаз. «Сразу видно, что дух зла одержал в его душе не одну победу». В мае Лист был частым гостем в доме Ганских. По поручению Бальзака он передавал Еве переводные векселя. Бальзак посвятил ему «Герцогиню де Ланже». С каждым новым визитом Листа Ева делалась все восторженнее, она уже сравнивала его с «сияющей вершиной Альп». Однажды Бальзаку пришлось даже умерить ее пыл: «Вы не можете судить о Листе, пока не слышали Шопена. Если венгр — демон, то поляк — ангел».
Так оно и было. Вершины Листа обрывались в бездну. Ева вовремя разгадала это и продолжала принимать музыканта только ради 15-летней Анны. Бальзаку она пообещала быть с Листом «сверхосторожной», чем заслужила его похвалу.
Можно сказать, что Бальзак и Ева сознательно раздули пожар, чтобы потом радоваться, что им удалось его погасить. Все же эти страсти не на шутку растревожили Еву, которая писала в июне 1843 года: «Признаюсь, отъезд Листа оставил некую пустоту в моей душе. Чувствую, что еще долго мне будет его не хватать… Самые недостатки его казались мне милыми; наверное, его общество действительно таит опасность для юного создания, поэтому я постаралась держать Анну подальше от этого безумного огня, чьи загадочные искры манят к себе и заводят в пропасть».
Бальзак должен был радоваться такой трезвой оценке. Желая успокоить мать взрослеющей дочери, он принялся убеждать Еву, что красота Анны достигла своего пика и в дальнейшем ей грозит лишь угасание. Поэтому, дескать, Анну следует выдать замуж именно теперь. Пройдет совсем немного времени, и она располнеет, а тогда будет гораздо труднее подыскать для нее хорошую партию. Зато Ева вечно останется молодой, потому что ее легкая полнота — признак отличного здоровья.
Верила ли Ева этим откровенным комплиментам? Не будем гадать. Будущее покажет. Пока же она явно видела в Бальзаке большого ребенка, слишком слабого и восторженного, чтобы стать подходящим мужем для такой старой женщины, как она. Она уверяла себя, что как только Анна выйдет замуж, дальнейшее потеряет для нее смысл, и она уйдет в монастырь, чтобы все оставшиеся дни спокойно перебирать четки, вместо того чтобы брать на себя ответственность за глупости своего возлюбленного.
КРАСНОЕ СЕЛО. СОЛНЕЧНЫЙ УДАР
21 августа граф Александр Бенкендорф передал Еве Ганской приглашение для Бальзака на ежегодный парад императорской гвардии в Красном Селе. Смотр продолжался целый день, войска, выставив вперед штыки, шли и шли по плацу. Приглашение для Бальзака было составлено не совсем по форме. Лев Нарышкин просто нацарапал на листке несколько слов. В конце концов писателя в России лишь терпели, потому ему не следовало афишировать свое присутствие. Ева должна была передать Бальзаку, чтобы он остановился в доме напротив церкви, где разместилась свита императора, оттуда она должна была привезти его в дом к Нарышкину, а уж тот собирался проводить писателя на парад.
Бальзаку нашли место буквально в пяти метрах от царя, откуда от мог рассмотреть его прекрасное, жизнерадостное лицо аристократа. В его бесстрастном выражении Бальзаку чудилась внушенная свыше решимость политическими путями привести свой народ к истине. Русский император один во всей Европе олицетворял принцип самодержавной власти на фоне общей анархии, и Бальзак увидел в личности российского монарха воплощение божественной идеи о том, каким должен быть водитель священного народа. Властью, данной ему Богом, и личной волей император приобщает своих подданных к этой высокой идее, олицетворяя в народном сознании веру в воплощенное Слово Божие.
